Последние отзывы

  31  

— Яство сие чрезвычайно полезно для восстановления сил. После кровопускания…

— Как? — воскликнул Бофранк, едва удержав в руках тошнотворное пойло. — Мне сделали кровопускание?

— Да, тотчас же, как принесли сюда. Не беспокойтесь понапрасну, ибо кровь вам пускал брассе Либлер, а он весьма сведущ в лекарском знании. Продолжайте же кушать, ибо обыкновенная наша трапеза куда как скудна в сравнении с этой и мы не сможем предложить вам ни дичи, ни миробалана, ни даже сладкого вина. Ибо сказано:

• Зачем же всяк стремится
• Телесной радостью упиться,
• Несущей духу яд и тленье
• И не могущей долго длиться?
• За то воздастся нам сторицей
• Без жалости и промедленья:
• Мгновенно было наслажденье,
• Но бесконечно искупленье,
• И горько будет расплатиться.
• Сгинь, роскошь!
• Сгиньте, искушенья!
• Уж лучше есть в уединенье
• Свой черствый хлеб и чечевицу!

— Как сказал брассе Либлер, вас ударили по голове чем-то тяжелым, — продолжал монах, — отчего вы утратили сознание и в таком виде лежали на мостовой. Страшное, страшное творится за монастырскими стенами; случилось так, что в ужасное время оно двое братьев оказались в городе, куда мы стараемся выходить как можно реже. Они и нашли вас, и принесли сюда. Рана ваша не опасна, хотя кабы ударили вас чуть сильнее…

— Говорю же, лежали, ровно мертвое тело, — добавил брассе Халлер. — Хотя вопреки словам господним в бесконечную эту ночь мертвые тела невозбранно ходят по улицам…

Брассе Антон, услыхав сие, принялся бормотать себе под нос молитву; за ним последовал и брассе Халлер.

Бофранк тем временем сделал несколько глотков из горшка и почувствовал, что силы его укрепляются.

— Долго ли я был без чувств? — спросил он.

— С тех пор как солнце перестало восходить по утрам, трудно считать время. Механизма же, именуемого часами, мы не разумеем… Полагаю, дня два, — сказал монах.

— Два дня?!

— Благодарение богу, что вы все-таки очнулись. Брассе Либлер сказал, что иногда человек может лежать вот так, не живой и не мертвый, многие и многие годы, пока жизнь окончательно не угаснет в нем.

— Два дня… Позвольте же мне видеть настоятеля! — взмолился Бофранк, с решительностью отставляя от себя горшок с целебной снедью.

— Конечно-конечно, — согласно закивал головою брассе Антон. — К чему чинить вам препятствия? Я непременно приду за вами, как только фрате Бернарт будет свободен для беседы.

Обыкновенно монахи-адорниты жили в больших общих комнатах по пять, а то и десять человек, но субкомиссар про то знать не мог; он же был помещен в госпитальную келью с одиноким ложем, снабженным к тому же тюфяком и подушкою, набитыми сухими листьями, и одеялом. Тюфяк, тонкий и жесткий, очень скоро стал причинять Бофранку огромные неудобства, и субкомиссар попросил заглянувшего к нему с кувшином свежей воды безносого монаха:

— Добрый человек, нельзя ли дать мне еще один тюфяк помимо этого? Я не послушник и оказался здесь волею случая; зачем же мне полностью принимать все невзгоды, что положили себе во испытание твои братья?

— Верно, вы не знаете, хире, — укоризненно заметил монах, — но послушники вовсе не имеют тюфяков и одеял, только небольшую подстилку под голову.

Тем не менее он принес просимое. Лежать стало поудобнее, но тюфяки, а вернее, листья в них немало досаждали страдальцу: чрезвычайно хрустели и шуршали от малейшего движения. Однако ж, поворочавшись некоторое время, субкомиссар неожиданно для себя забылся тяжким сном.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,

в которой на город обрушивается чумное поветрие, а Базилиус Кнерц невольно обнаруживает след Проктора Жеаля

В том же году и в следующем в целом свете начался мор и падеж.

Монах Найтон из Лестерского монастыря

Караул, стоявший на широкой лестнице королевского дворца Норгейль, был ошарашен: мимо гардов сломя голову промчался, громчайше грохоча подковками башмаков по мраморным плитам, вполне пристойный с виду человек. Мало кто признал бы в этом безумце скромного и учтивого королевского лейб-медика Тиббера! Он вбежал в Залу Советов с совершенно не подобающим ни сему месту, ни высокой и почитаемой должности ученого мужа воплем:

— Чума! Чума! Чума!

Выкрикнув так три раза кряду зловещее слово, лейб-медик упал на мозаичный пол, и сознание покинуло его; к нему тотчас поспешили слуги, дабы обрызгать водою и подать нюхательную соль, но их смели прочь — несчастный был насмерть затоптан бросившейся к выходу толпою придворных, возомнивших, что страшная болезнь пришла во дворец, прилепившись к подошвам лекарских башмаков.

  31