Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
81 
– Я не пойму, к чему вы клоните.
– Указательный палец. Тысяча крон. Мизинец. Тысяча крон.
– Я по-прежнему вас не понимаю.
– Йохум Ланг. Это его тариф. И почерк. Фотографии из дела, которое мы вели недавно. Парень с искалеченной левой рукой задолжал семь тысяч крон. Одна из жертв Ланга. Вот какого мастера вы прикрываете. А тем временем он продолжает увечить людей. Такая у него работа.
Эверт Гренс замолчал, подождал немного и положил трубку. Пусть посидит подумает. С черно-белым снимком трех сломанных пальцев перед глазами. И пусть смотрит на них, пока он ей не перезвонит.
В конце коридора открылась дверь, и оттуда стремглав выскочил Свен Сундквист. Он поспешно подошел к Гренсу и сказал:
– Эверт, мне только что позвонили.
Гренс плюхнулся на факс: у него болели ноги, такое с ним бывало. Тонкая крышка факса угрожающе заскрипела, но он не слышал. Свен как раз слышал, но ему было некогда. Он посмотрел на шефа:
– Это под Фрихамененом. Русский переводчик уже туда выехал.
– И что?
– Она должна была подняться на борт корабля, идущего в Литву.
Гренс сделал нетерпеливый жест:
– Ближе к делу!
– Алена Слюсарева. Мы ее нашли.
Они говорили об этом много раз.
Вели ли они с Бенгтом допрос, сидели ли в кабаке или у него дома в саду – они постоянно говорили о правде. О том, что есть еще места, где она под запретом. О том, что есть правда и есть ложь, и правда – то единственное, что человек вынесет всегда. Как бы тяжело ему ни было.
Все остальное – чушь собачья.
Одна ложь порождает другую, и в конце концов человек так запутывается, что перестает различать правду, даже если это единственное, что у него есть.
Они строили свою дружбу на правде. Чтобы всегда говорить, что ты думаешь, даже если это трудно. Бывало, один из них чувствовал, что второй отступает от правды, замалчивает ее с самыми благими намерениями. Тогда они орали друг на друга, хлопали дверями, выбегали в коридор, а потом возвращались, и так продолжалось, пока не выходила наружу она. Правда.
Эверт Гренс дрожал.
Какая дьявольская ложь.
Во что он верил? Что Бенгт – само воплощение правды и только правды?
Он сел за рабочий стол, и мысли его крутились вокруг видеокассеты, которую большую половину дня он носил в кармане, а потом бросил в Меларен.
Сейчас я лгу.
Ради Лены.
Ваша сраная правда.
Я вру, чтобы скрыть твою ложь.
Эверт Гренс придвинул к себе картонную коробку, которая стояла у него на столе. Он снял с нее крышку. Там лежали и вещи, пару часов назад изъятые при обыске у Алены Слюсаревой.
Он взял коробку в руки и перевернул кверху дном. Ее жизнь на его столе. Вещей было немного, да и сколько человек в бегах может с собой взять? Он по одной брал их и рассматривал.
Зажим для денег, и в нем несколько тысячных купюр – плата за то, что она раздвигала ноги по двенадцать раз на дню в течение трех лет.
Дневник. Он сломал замок и перелистал страницы, усеянные кириллицей, – длинные слова, которых он не понимал.
Пара дешевых пластмассовых солнечных очков. Такие покупают по случаю, проходя мимо.
Мобильный телефон. Довольно новый, с множеством функций, которыми пользовались со знанием дела.
Обычный пассажирский билет с сегодняшней датой – шестое июня. На маршрут Стокгольм-Клайпеда. Он посмотрел на часы: скоро билет будет недействителен.
Еще раз взглянул на рассыпанную перед ним жизнь Алены Слюсаревой, а потом сгреб все это обратно в коробку.
Быстро пробежал глазами протокол задержания, подписал его и положил к другим документам.
Гренс знал больше, чем хотелось ему самому.
И теперь он все же должен ее допросить.
А она скажет ему именно то, что он не хочет слышать. Так что он выслушает и тут же забудет, а ее попросит собрать манатки и отправиться домой.
Ради Лены. Не ради тебя. Ради нее.
Гренс встал и пошел через коридор, к лифтам, а оттуда в КПЗ к начальнику охраны.
Он подождал, а потом они вместе отправились в камеру, где уже полтора часа сидела Алена Слюсарева. Охранник, как обычно, сперва заглянул в четырехугольный глазок посреди двери. Она сидела там. На узких нарах, наклонившись вперед и склонив голову до колен. Темные волосы закрывали лицо.
Охранник открыл дверь, и Гренс зашел в серую неуютную комнату. Она подняла заплаканные глаза. Он кивнул ей:
81 
