4

Прибыв на станцию, Иван Иванович более всего опасался, что старого еврея, прослывшего среди соплеменников изрядным мудрецом, на месте не найдет. Однако Овсей сидел, где и обычно, и, как обычно, торговал мышеловками.

– Здравствуйте, Овсей, – сказал Рязанов, подойдя. – Меня зовут Иван Иванович Рязанов, и я хотел бы с вами побеседовать. Не пугайтесь, пожалуйста: беседа имеет вполне приватный характер, и я никоим образом не желаю вас обидеть.

– Я вас помню, господин Рязанов, – кивнул еврей. – Вы покупали у меня мышеловку.

– У вас отличная зрительная память! – похвалил Рязанов. – Если хотите, пойдемте в буфет.

– В буфете мне делать нечего, – сказал Овсей. – Но если вы так уж хотите со мною поговорить, не угодно ли поехать ко мне? У меня как раз возникла такая надобность, к тому же вы, вижу, по некоему важному делу, и мне, не исключено, понадобятся мои книги.

– Садитесь в пролетку, и тотчас же поедем, – согласился Рязанов.

Антон с явным неудовольствием оглядел еврея, влезавшего в его экипаж с кучей скарба, но ничего не сказал.

Обитал старик, как оказалось, на окраине, в полуподвальном помещении с одним небольшим, забранным решеткою окном, кое помещалось под самым потолком. Овсей отпер дверь и предупредил Ивана Ивановича, чтобы тот спускался по осыпавшимся кирпичным ступенькам как можно осторожнее.

– Вы живете один? – спросил Иван Иванович. – Мне говорили, что вы человек многосемейный…

– Моя старая Руфь умерла в прошлом году, а остальные живут в квартире чуть дальше, в сторону кладбища. А я – старик, мне хорошо и здесь. Что мне нужно? Читать книги, спать, есть – вот и все мои простые надобности… Да еще изготовление поделок наподобие той, что вы у меня любезно купили.

Старый еврей говорил совсем не так, как привык Рязанов, – не было в его речи никаких водевильных словечек, присвоенных евреям молвою. Если бы не засаленный лапсердак, испачканные штаны и неопрятные пейсы, Овсей казался бы образованным человеком сродни любому университетскому профессору из тех, что знал Рязанов в Москве и Санкт-Петербурге.

Первое, что сделал старик, спустившись в свое унылое обиталище, – зажег несколько свечей по разным углам, вполголоса бормоча:

– Да горят мои свечи ярко, чтобы отогнать злых духов, демонов, и губителей – порождения дочери Махаллат, и всех, повинующихся Лилит. И да обратятся они в бегство от огня, который я зажигаю, и да не причинят они вреда мужчине, женщине или ребенку Твоего народа…

– Простите, как мне будет уместно вас называть? – осведомился Рязанов, когда еврей закончил свой странный обряд. – Вы много старше меня, и называть вас просто Овсеем мне не совсем удобно.

– Овсей Цихес, к вашим услугам, – поклонился старик.

– Господин Цихес, вас мне рекомендовали как человека мудрого, однако вы зарабатываете изготовлением и продажей безделушек. Зачем же вы так живете? Я все понимаю, но ведь есть среди ваших соплеменников люди зажиточные и даже весьма богатые, уважаемые…

– Такова наша доля, такова доля моего народа, ноша, которую я несу вместе с ним… Меня не обижают, как могли бы обидеть, от жизни я требую совсем малого, потому я счастлив, как только может быть счастлив представитель всеми гонимого племени. Но скажите же, для чего вы обратились ко мне и чем я вам могу помочь?

– Я не уверен, что обращаюсь по правильному адресу, – начал Иван Иванович, присев на табурет, – но прежде всего прошу вас выслушать меня внимательно, полностью доверяя моему рассказу; он покажется вам странным и диким, но все это – чистая правда.

  69