Последние отзывы

  100  

Вся первая половина дня прошла на площадке. Если верить термометру, было не так жарко, как накануне, но зато более душно. Небо заволокли слоистые облака, не чувствовалось ни единого дуновения ветерка. Ребята играли без особого воодушевления, запасные игроки лениво валялись на траве. Бруно Кальтенбаха и Тамару Грассман от игры освободили, Бруно из-за астмы. У Тамары, по словам Юлии, оказались всего лишь «обычные дела».

К полудню, когда игра вступила в решающую фазу, настроение поднялось. В последней партии Йон принес своей команде семь из необходимых пятнадцати очков. Когда он уходил с площадки, Симон Мюнхмейер крикнул ему вслед «классно играете, господин Эверманн». Йон обрадовался похвале, а еще больше тому, что Концельманн на другой стороне площадки два раза проиграл подачу.

Он сел под дерево, чуть в стороне от школьников, и стал наблюдать, как Юлия в ярко-красных шортах и розовой рубашке прыгала за мячом, вытягивалась, показывала гладкий, загорелый живот и радостно кричала, когда ей удавалось перехитрить противника.

Она играла прекрасно и удивительно точно тактически. Вот она с быстротой молнии направила пас Луке делла Мура, хотя сначала казалось, что собиралась перебросить мяч Тимо Фоссу. Тимо тоже был великолепен. Насколько безучастно парень сидел на уроках латыни, настолько быстро, ловко, даже изысканно он действовал на площадке. Как там сказала его мать? Какое прозвище он придумал себе на поприще диск-жокея? Фикс? Ну-ну, если он будет ставить музыку с таким же азартом, как играет в волейбол, почему бы и нет?

Следующую подачу провела Юлия.

– Держите тепленький! – крикнула она и послала мяч так низко над сеткой, что он едва ее не задел. На другой стороне Нико Бегеманн беспомощно прыгнул и шлепнулся на песок, а мяч выкатился в аут. Юлия и Тимо ударились ладонями.

Тем временем Йону пришла неплохая мысль. Может, Юлия согласится время от времени играть с ним в сквош, когда в школе станет спокойней? После Троицы, в следующий вторник, состоится семестровый педсовет, где будет обсуждаться допуск выпускников к устному экзамену на аттестат зрелости. На среду намечен педсовет по оценкам для остальных классов, через неделю, с понедельника по пятницу, пройдут выпускные экзамены. Затем, через четырнадцать дней, его ждет поездка в Рим с Гешонек и слушателями латинского факультатива. Короче, ближайшие недели, как всегда, получатся напряженные. Зато сейчас, после возвращения в Гамбург, им предстоят длинные выходные. Можно немного расслабиться перед ожидающими их тяготами. Он прислонился спиной к дереву, вытянул ноги и стал размышлять, как лучше провести эти три дня с Юлией. Может, съездить на Балтийское море?

Вероятно, он задремал. Когда же проснулся, над ним стоял Концельманн и нагло ухмылялся.

– Ну? Готово?

Волосы стажера были еще влажные. Теперь он надел голубую рубашку с кантом и потайными пуговицами, прикрытыми планкой.

Йон презирал потайные пуговицы и канты на мужских рубашках. Кроме того, его больно задевала мысль о том, что Молокосос разглядывал его какое-то время, а он этого не замечал. Буркнув что-то невразумительное, он вскочил на ноги. Волейбольная площадка опустела, из открытых окон турбазы слышался гул голосов и стук посуды.

– Юлия сказала, что тебя нужно разбудить к обеду, – сообщил Концельманн. – Завидую тебе. Ты способен спать даже при таком шуме.

– Кто победил? – Йон зашагал к дому, тщательно следя, чтобы все время опережать Концельманна на шаг.

– Мы, разумеется, – ответил стажер. – Юлия напоследок накидала вам горяченьких.

«Да– да, – подумал Йон, – уж, конечно, не ты со своими кантиками и пуговками. Нечего было и ожидать». В столовой стучали ложки по тарелкам, как в тюрьме.

– Жалко, что ты этого не видел, – сказал Концельманн. – Но она сказала, что мы тебя только…

– Ты уже говорил об этом, – нетерпеливо прервал его Йон. – Ладно, все нормально, – добавил он и быстро пересек фойе. Сквозь открытую дверь столовой он увидел Юлию. Лука что-то положил ей на тарелку. Словно почувствовав взгляд Йона, она повернула голову, посмотрела на него и улыбнулась. У Йона перехватило дыхание. Он почему-то вспомнил, как стоял на Эльбском шоссе и никак не мог его перейти. А она была на другой стороне, в красной джинсовой куртке и красных сапожках, локоны развевались на ветру. Как именно в те мгновения он осознал, что она – женщина всей его жизни. Что у него никогда не будет другой, а все прочие женщины были лишь более или менее важными эпизодами. Даже Шарлотта.

  100