Глава 19

Прошел год. Николь стояла на вершине холма, обозревая свои владения. Она обхватила руками поясницу, разминая натруженные мышцы, и думала, что это зрелище успокаивает боль лучше всякого лекарства. Жаркие лучи августовского солнца ласкают высокие стебли табака. Вот-вот раскроются коробочки хлопка. Золотистая пшеница мягко колышется под легким ветерком. До слуха Николь доносился монотонный шум неустанно крутящихся мельничных жерновов. Кто-то из близнецов громко взвизгнул, и она улыбнулась язвительному выговору Дженни.

Прошло уже больше года с тех пор, как она получила развод. Николь отдавала себе отчет в том, что ее ум независимо от желания отсчитывает и отмечает каждый час с того рокового момента в кабинете судьи. Весь этот год в ее жизни не было почти ничего, кроме тяжелого труда. Каждый день она поднималась до рассвета и шла на мельницу или в поле. Когда она в первый раз привезла свой урожай на рынок, мужчины посмеивались, предвкушая, что раскупят его по дешевке. Но Николь не уступила ни цента, и после торгов улыбалась именно она, в то время как мужчины хмурились и сокрушенно покачивали головами. Уэсли шел с ней рядом и смеялся.

На вырученные за урожай деньги она сразу же купила еще земли. Теперь она владела ста двадцатью пятью акрами хорошо осушенной, плодородной почвы на высоком берегу. Единственным недостатком было то, что почву со склона смывало в реку во время дождей, но этой зимой они с Исааком построили для укрепления склона несколько низких каменных стенок и расчистили новый участок. Это было очень трудно, но они это сделали. Ранней весной они посадили табак, потом засеяли другие поля. За домом теперь был огород, в хлеву стояла дойная корова, а по двору весело бегали цыплята.

Дом не изменился. Каждый пенни Николь вкладывала в землю. Адель с Жераром занимали одну половину чердака, Дженни и Николь — другую. Близнецы спали внизу на матрацах. В доме было тесно, но все как-то приспособились. Дженни и Жерар почти не разговаривали друг с другом, и каждый из них делал вид, будто другого не существует. Адель все еще жила в воображаемом мире дореволюционной Франции. Николь удалось убедить мать в том, что близнецы — ее внуки и что она обязательно должна принимать участие в их воспитании. И та оказалась прекрасной воспитательницей. Она скрашивала скучные уроки восхитительными рассказами о своей жизни при дворе. Рассказывала о своем детстве, о разнообразных обычаях французских королевских семейств. Близнецам они казались чрезвычайно странными. Однажды Адель поведала, что королеве каждый день приносили платье в плетеной корзине, подбитой зеленой тафтой. Эту тафту никогда не использовали дважды, а отдавали слугам. После этого близнецы вырядились в костюмы из зеленых листьев и объявили, что они будут слугами Адель. Та пришла в восторг.

Но иногда какая-нибудь мелочь выводила Адель из себя, и ее хрупкий мирок разбивался вдребезги. Однажды Мэнди нацепила себе на шею красную ленту, которая напомнила Адели о гильотине, и она несколько часов билась в истерике. Близнецы теперь совершенно не боялись ее криков. Они привычным жестом затыкали уши и бежали за Николь. Спустя несколько дней, в течение которых она, сжавшись от ужаса, твердила об убийствах и смерти, Адель возвращалась в свой призрачный мир, далекий от реальности. Она не понимала, что находится в Америке, узнавала лишь Николь и близнецов, терпела Дженни и не замечала присутствия Жерара. Ей не разрешали видеть кого-либо из посторонних, которых она очень боялась.

Жерар был только доволен, что жена не узнает его. Встреча с Николь, казалось, начисто стерла в памяти Адель воспоминания о тюрьме, доме родителей Жерара и о нем самом. Она говорила с Николь о своем муже и отце так, словно они были живы и вот-вот вернутся домой.

Жерар держался особняком. Он сильно изменился, и это произошло вскоре после разговора с Николь, когда ей пришлось дать ему пощечину. Он пропадал где-то целыми днями, иногда возвращался под утро, избегая всяких объяснений. Дома он обычно сидел у камина, ничего не делая и не сводя с Николь пристального взгляда, пока у нее не соскакивали петли вязания или она не втыкала иголку в палец. Он никогда больше не заговаривал о том, чтобы жениться на ней, и Николь почти жалела об этом. Иногда, когда она ловила на себе его взгляд, у нее возникало желание, чтобы он сказал что-нибудь, чтобы она могла вступить в открытую схватку, излить свой гнев. Но каждый раз, подумав об этом, чувствовала, что ведет себя глупо. Он же не делает ничего плохого — просто смотрит.

  113