— Спасибо, — сказал я. — Я докурю свою сигарету.
Он срезал кончик сигары золотой гильотинкой, висевшей на цепочке от часов.
— Я люблю, когда сигара как следует тянется, — сказал граф. — Половина сигар, которые куришь, не тянутся.
Он раскурил сигару и, попыхивая, глядел через стол на Брет.
— А когда вы получите развод, леди Эшли, у вас титула уже не будет?
— Не будет. Какая жалость.
— Нет, — сказал граф. — Вам титул не нужен. В вас и так видна порода.
— Благодарю вас. Вы очень любезны.
— Я не шучу. — Граф выпустил струю дыма. — Я ни в ком еще не видел столько породы, сколько в вас. Это в вас есть. Вот и все.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала Брет. — Мама была бы польщена. Может быть, вы это напишете, а я пошлю ей в письме?
— Я бы и ей это сказал, — ответил граф. — Я не шучу. Я никогда не подшучиваю над людьми. Шутить над людьми — значит наживать себе врагов. Я всегда это говорю.
— Вы правы, — сказала Брет. — Вы страшно правы. Я всегда вышучиваю людей, и у меня нет ни одного друга на свете. Кроме вот Джейка.
— Над ним вы не подшучиваете.
— Вот именно.
— А может быть, все-таки, — спросил граф, — и над ним подшучиваете?
Брет взглянула на меня, и в уголках ее глаз собрались морщинки.
— Нет, — сказала она. — Над ним я не стала бы подшучивать.
— Вот видите, — сказал граф, — не подшучиваете.
— Господи, какой скучный разговор, — сказала Брет. — Не попробовать ли шампанского?
Граф наклонился и встряхнул бутылки в блестящем ведре.
— Оно еще недостаточно холодное. Вы все время пьете, дорогая. Почему вы не хотите просто поболтать?
— Я и так наболталась. Я всю себя выболтала Джейку.
— Мне бы хотелось, дорогая, послушать, как вы по-настоящему разговариваете. Когда вы говорите со мной, вы даже не кончаете фраз.
— Предоставляю вам кончать их. Пусть каждый кончает их по своему усмотрению.
— Это очень любопытный способ. — Граф наклонился и встряхнул бутылки. — Все же мне бы хотелось послушать, как вы разговариваете.
— Вот дурень, правда? — сказала Брет.
— Ну вот. — Граф вытащил бутылку из ведра. — Теперь, должно быть, холодное.
Я принес полотенце, и он насухо вытер бутылку и поднял ее.
— Я предпочитаю пить шампанское из больших бутылок. Оно лучше, но его трудно заморозить. — Он держал бутылку и смотрел на нее.
Я поставил стаканы.
— Не откупорить ли? — предложила Брет.
— Да, дорогая. Сейчас я откупорю.
Шампанское было изумительное.
— Вот это вино! — Брет подняла свой стакан. — Надо выпить за что-нибудь. «За здоровье его величества».
— Это вино слишком хорошо для тостов, дорогая. Не следует примешивать чувства к такому вину. Вкус теряется.
Стакан Брет был пуст.
— Вы должны написать книгу о винах, граф, — сказал я.
— Мистер Барнс, — ответил граф, — все, что я требую от вин, — это наслаждаться ими.
— Давайте насладимся еще немного. — Брет подставила свой стакан. Граф осторожно наполнил его.
— Пожалуйста, дорогая. Насладитесь этим медленно, а потом можете напиться.
— Что-о? Напиться?
— Дорогая, вы очаровательны, когда напьетесь.
— Вы слышите, что он говорит?
— Мистер Барнс, — граф наполнил мой стакан, — это единственная женщина из всех, кого я знавал на своем веку, которая так же очаровательна пьяная, как и трезвая.
— Вы не много, должно быть, видели на своем веку.
— Ошибаетесь, дорогая. Я очень много видел на своем веку, очень, очень много.
— Пейте и не разговаривайте, — сказала Брет. — Мы все много видели на своем веку. Не сомневаюсь, что Джейк видел ничуть не меньше вашего.
— Дорогая, я уверен, что мистер Барнс очень много видел. Не думайте, сэр, что я этого не думаю. Но я тоже много видел.
— Конечно, видели, милый, — сказала Брет. — Я просто пошутила.
— Я участвовал в семи войнах и четырех революциях, — сказал граф.
— Воевали? — спросила Брет.
— Случалось, дорогая. И был ранен стрелами. Вам приходилось видеть раны от стрел?
— Покажите.
Граф встал, расстегнул жилет и распахнул верхнюю рубашку. Он задрал нижнюю до подбородка, открыв черную грудь и могучие брюшные мышцы, вздувавшиеся в свете газовой лампы.
— Видите?
Пониже того места, где кончались ребра, было два белых бугорка.
— Посмотрите сзади, где они вышли.
Повыше поясницы было два таких же шрама, в палец толщиной.
— Ну-ну! Вот это действительно.