— Да. Можем пойти куда угодно, зайдем в какое-нибудь новое кафе, где мы никого не знаем и нас никто не знает, и выпьем по одной.
— Можем и по две.
— А потом где-нибудь поедим.
— Нет. Не забудь, нам надо заплатить в библиотеку. Пойдем домой, поедим дома, поедим вкусно и выпьем «Бон» из кооператива, который ты видишь из окна, — вино с ценой стоит в витрине. А потом будем читать, а потом ляжем с тобой в постель.
— И никогда не будем никого любить, кроме как друг друга.
— Да. Никогда.
— Какой прекрасный день и вечер. Теперь давай обедать. Я очень голоден. Я проработал в кафе на одном только кофе с молоком.
— Как поработал, Тэти?
— Кажется, неплохо. Надеюсь. Что у нас на обед?
— Мелкая редисочка, хорошая телячья печенка с пюре и салат из цикория. Яблочный пирог.
— И у нас теперь все на свете книги для чтения, мы будем брать их с собой в поездки.
— А это честно?
— Конечно.
— И Генри Джеймс у нее есть?
— Конечно.
— Ох, — сказала она. — Какая удача, что ты нашел это место.
— Удача всегда с нами, — сказал я и, как дурак, не постучал по дереву. А в квартире дерево было кругом, только стучи.
4
Люди Сены
С верха улицы Кардинала Лемуана, где мы жили, идти к реке можно было разными дорогами. Самая короткая — вниз по улице, но спуск крутой, и когда пройдешь по ровному месту и пересечешь начало запруженного бульвара Сен-Жермен, попадаешь на унылую, продуваемую ветрами часть набережной, и справа от тебя Винный рынок. Он был не похож на другие парижские рынки и представлял собой что-то вроде таможенного склада, где хранилось вино с неоплаченной пошлиной, и угрюмым видом напоминал военный склад или лагерь военнопленных.
За рукавом Сены лежал остров Сен-Луи, с узкими улочками и старыми высокими красивыми домами; ты мог перейти туда, а мог повернуть налево и идти по набережной вдоль острова Сен-Луи, а потом вдоль острова Сите с собором Парижской Богоматери.
На книжных развалах набережной можно было найти свежую американскую книгу, продававшуюся задешево. Над рестораном «Тур д'аржан» в те дни сдавалось несколько комнат, постояльцы имели скидку в ресторане, и если они оставляли после себя книги, то — неподалеку был книжный прилавок — valet de chambre[8] продавал их туда, а ты мог купить их у хозяйки за несколько франков. Она не доверяла книгам на английском, не платила за них почти ничего и продавала поскорее с маленькой прибылью.
— Есть там хорошие? — спрашивала она, когда мы подружились.
— Может одна и попасться.
— А как это определить?
— Я могу определить, когда прочту.
— Но это же лотерея. Да и много ли людей умеют читать по-английски?
— Оставляйте их для меня, а я буду их просматривать.
— Нет, оставлять не могу. Вы нерегулярно приходите. Вас подолгу не бывает. Мне надо продавать их как можно быстрее. Неизвестно, может, они никчемные. Если окажутся никчемными, я не смогу их продать.
— Как вы угадываете ценную французскую книгу?
— Во-первых, картинки. Затем вопрос качества картинок. Затем переплет. Если книга хорошая, владелец отдаст ее переплести прилично. Все английские книжки переплетены, но плохо переплетены. В них невозможно разобраться.
После прилавка около «Тур д'аржан» других с английскими и американскими книгами не было до набережной Гран Огюстен. А оттуда до набережной Вольтера было еще несколько — они продавали книги, купленные у служащих гостиниц на левом берегу, в особенности отеля «Вольтер», где останавливались люди побогаче. Однажды я спросил другую продавщицу книг, тоже приятельницу, продают ли свои книги сами владельцы.
— Нет, — сказала она. — Они их бросают. Вот почему понятно, что они не имеют цены.
— Им друзья дают почитать на кораблях.
— Не сомневаюсь, — сказала она. — На кораблях, наверное, остается много книг.
— Да, — сказал я. — Пароходная компания сохраняет их, переплетает, и они остаются в корабельной библиотеке.
— Это разумно, — сказала она. — По крайней мере они переплетены как следует. И тогда книга чего-то стоит.
Я гулял по набережным, закончив работу или когда что-то обдумывал. Думать было легче, когда гулял, или что-то делал, или видел людей за каким-то делом, им понятным. Остров Сите ниже Нового моста, где стояла статуя Генриха IV, заканчивался, как нос корабля, острым мысом, там был маленький парк у воды с каштанами, иногда огромными и раскидистыми, и прекрасные места для рыбалки и на стремнине, и в заводях. Ты спускался по лестнице в парк и наблюдал за рыбаками на берегу и под большим мостом. Хорошие места менялись в зависимости от уровня воды, а у рыбаков были длинные составные удилища, они пользовались легкой снастью, очень тонкими поводками и перьевыми поплавками, ловили умело и прикармливали рыбу в местах, где удили. Рыба ловилась всегда, часто улов был обильный — рыба, похожая на плотву, которая называлась goujon. Жаренная целиком, она была очень вкусная, я мог съесть целую тарелку. Она была толстенькая, с нежным мясом и ароматом даже более тонким, чем у сардин, совсем не жирная, и мы ели ее целиком, с костями. Особенно приятно есть ее было в ресторане на открытом воздухе над рекой в Нижнем Медоне, мы ездили туда из нашего квартала, когда были деньги на дорогу. Ресторан назывался «Ля пеш миракюлез» — «Чудесная рыбалка». Там подавали отличное белое вино типа мускадета. Место прямо из рассказа Мопассана, с видом на реку, как ее писал Сислей. Но чтобы поесть goujon, не обязательно было так далеко ездить. Ее прекрасно жарили на острове Сен-Луи.