19 
Слабая улыбка промелькнула на губах королевы.
— Если вам не о чем больше спрашивать меня, — сказала она, — то оставьте меня. Вы понимаете, что после такого разговора мне надо побыть наедине с собой.
Мазарини поклонился:
— Я удаляюсь, ваше величество. Но позвольте мне прийти опять.
— Да, только завтра. И этого времени вряд ли будет достаточно, чтобы мне успокоиться.
Кардинал взял руку королевы, галантно поцеловал ее и вышел.
Как только он ушел, королева прошла в комнату сына и спросила Ла Порта, лег ли король.
Ла Порт указал ей на спящего ребенка.
Анна Австрийская взошла на ступеньки кровати, приложила губы к нахмуренному лбу сына и поцеловала его. Потом так же тихо удалилась, сказав только камердинеру:
— Постарайтесь, пожалуйста, милый Ла Порт, чтобы король приветливей смотрел на кардинала. И король и я, мы оба многим обязаны кардиналу.
V. Гасконец и итальянец
Тем временем кардинал вернулся к себе в кабинет, у дверей которого дежурил Бернуин. Мазарини спросил, нет ли каких новостей и не было ли известий из города, затем, получив отрицательный ответ, знаком приказал слуге удалиться.
Оставшись один, он встал и отворил дверь в коридор, потом в переднюю; утомленный д’Артаньян спал на скамье.
— Господин д’Артаньян! — позвал Мазарини вкрадчивым голосом.
Д’Артаньян не шелохнулся.
— Господин д’Артаньян! — позвал Мазарини громче.
Д’Артаньян продолжал спать.
Кардинал подошел к нему и пальцем коснулся его плеча.
На этот раз д’Артаньян вздрогнул, проснулся и, придя в себя, сразу вскочил на ноги, как солдат, готовый к бою.
— Я здесь. Кто меня зовет?
— Я, — сказал Мазарини с самой приветливой улыбкой.
— Прошу извинения, ваше преосвященство, — сказал д’Артаньян, — но я так устал…
— Излишне просить извинения, — сказал Мазарини, — вы устали на моей службе…
Милостивый тон министра привел д’Артаньяна в восхищение.
— Гм… — процедил он сквозь зубы, — неужели справедлива пословица, что счастье приходит во сне?
— Следуйте за мной, сударь, — сказал Мазарини.
— Так, так! — пробормотал д’Артаньян. — Рошфор сдержал слово; только куда же он, черт возьми, делся?
Он всматривался во все закоулки кабинета, но Рошфора не было нигде.
— Господин д’Артаньян, — сказал Мазарини, удобно располагаясь в кресле, — вы всегда казались мне храбрым и славным человеком.
«Возможно, — подумал д’Артаньян, — но долго же он собирался сказать мне об этом».
Это, однако, не помешало ему низко поклониться Мазарини в ответ на комплимент.
— Так вот, — продолжал Мазарини, — пришло время использовать ваши способности и достоинства.
В глазах офицера, как молния, сверкнула радость, но тотчас же погасла, так как он еще не знал, куда гнет Мазарини.
— Приказывайте, монсеньор, — сказал он, — я рад повиноваться вашему преосвященству.
— Господин д’Артаньян, — продолжал Мазарини, — в прошлое царствование вы совершали такие подвиги…
— Вы слишком добры, монсеньор, вспоминая об этом. Правда, я сражался не без успеха…
— Я говорю не о ваших военных подвигах, — сказал Мазарини, — потому что, хотя они и доставили вам славу, они превзойдены другими.
Д’Артаньян прикинулся изумленным.
— Что же вы не отвечаете?.. — сказал Мазарини.
— Я ожидаю, монсеньор, когда вы соблаговолите объяснить мне, о каких подвигах вам угодно говорить.
— Я говорю об одном приключении… Да вы отлично знаете, что я хочу сказать.
— Увы, нет, монсеньор! — ответил в совершенном изумлении д’Артаньян.
— Вы скромны, тем лучше! Я говорю об истории с королевой, об алмазных подвесках, о путешествии, которое вы совершили с тремя вашими друзьями.
«Вот оно что! — подумал гасконец. — Уж не ловушка ли это? Надо держать ухо востро».
И он изобразил на своем лице такое недоумение, что ему позавидовали бы Мондори и Бельроз, два лучших актера того времени.
— Отлично! — сказал, смеясь, Мазарини. — Браво! Недаром мне сказали, что вы именно такой человек, какой мне нужен. Ну, что бы вы сделали для меня?
— Все, монсеньор, что вы мне прикажете, — ответил д’Артаньян.
— Сделали бы вы для меня то, что когда-то сделали для некоей королевы?
«Положительно, — мелькнуло в голове д’Артаньяна, — он хочет заставить меня проговориться. Но мы поборемся. Не хитрее же он Ришелье, черт побери!»
19 
