115 
– Да нет, конечно… – Кондратий нахмурился, словно сосредоточенно что-то обдумывал, и замолк. То ли не знал, что сказать, то ли как начать. Мафей не стал его торопить. Сам пришел, сам пусть и говорит. Так в молчании они выпили, ограничившись кивком в качестве тоста, почти синхронно сжевали по конфете и закурили. Каждый свои. И только тогда дорогой родственничек, наконец, сформулировал свои мысли.
– Собственно, с чего все началось… После того происшествия с твоим приятелем я сначала не мог понять… А впрочем нет, все началось гораздо раньше… Наверное, с того, что дети по сути своей бестолковые создания и всегда стремятся подражать взрослым, даже если взрослые говорят и делают полную фигню. Нам казалось, что так и надо, что это очень весело и занятно – доводить тебя до слез. Мы сами себе казались могучими храбрыми, потому что мы были сильнее и ты нас боялся. Знаешь, в животном мире есть такое понятие – «доминирующий самец». Вот мы такими «доминирующими» и были, и это нам нравилось. Потом дети, разумеется, вырастают, и понимают, что к чему, если они не полные придурки и сволочи, и если это животное желание доминировать не застилает им все остальное. Обычно, если человек нормальный, такого не случается, и рано или поздно приходит понимание и… раскаяние, если хочешь. Но скорее, просто осознание того, что ты был не прав. Так вот, что я был не прав, я начал чувствовать еще на свадьбе твоей матери. Помнишь, когда Элмар со мной доходчиво побеседовал о байстрюках и их обидчивости…
– Помню, – усмехнулся Мафей. – Ты тогда, случайно, в штаны не наклал?
– До этого не дошло, хвала солнцу, но перепугался я тогда крепко. А еще меня потряс неизвестный мне ранее факт, что великий герой Элмар, оказывается, тоже незаконнорожденный. До тех пор я думал, что все они вроде тебя, плаксы и трусишки. В общем, мое устоявшееся мировоззрение начало крепко шататься, и я даже задумался, а не прав ли был батя, когда гонял нас с Василием за наши художества, и не дураки ли мы на самом деле. Оно, знаешь, с перепугу люди иногда так резко умнеют…
– Я сам тогда перепугался, – признался Мафей, вспомнив обстоятельства знакомства с братьями. – Представляешь, подводят меня к трем здоровенным дядькам и говорят, что это мои новые братья. А четвертый, чуть поменьше – кузен. Я тут же и с белым светом простился. В моем детском понимании братья и кузены должны непременно дергать за уши и раздавать подзатыльники, а подзатыльник от Элмара… можешь себе представить. А чем тогда все кончилось? Не ударил же он тебя, раз ты до сих пор жив.
– А ты что, не помнишь?
– Да я просто не знаю. Я так перепугался, что убежал к маме.
– Вот уж, мамин сынок! Такой цирк пропустил! Ну, если тебе интересно, могу рассказать. Я помню. Незабываемое впечатление детства. Дальше было вообще весело. Тетка Лисавета увидела, к чему идет, и поспешила это дело пресечь. Подошла и напустилась на бедного Элмара, что, дескать, с детьми воевать все герои, что как варвара ни воспитывай, он варваром и останется, и еще что-то про его матушку, я по малолетству не вполне понял, а упомнить дословно не получилось. Герой аж позеленел, кубок золотой в кулаке смял в лепешку, стоит, рот раскрывает, не знает что сказать. Языком он не настолько силен, чтобы с теткой Лисаветой тягаться, а стукнуть нельзя – дама все же. И тут подходит твой новый кузен с этакой милой улыбочкой и что-то тетке на ушко шепчет. Я не расслышал, что именно, но тут уж тетка позеленела и рот раскрыла. А он кивает и улыбается, светски так, вежливо. Мне даже жутко стало. Потому я, наверно, и запомнил. Он улыбается, а глаза холодные, жестокие… Волкодавы так улыбаются.
– Кондратий! – укоризненно перебил его воспоминания Мафей. – Разве собаки улыбаются?
– Конечно, улыбаются! – убежденно заверил его кузен. – Я тебя как-нибудь свожу на псарню, покажу. И улыбаются, и плачут, как люди. Ты просто мало знаешь о собаках.
– Ну хорошо, а потом? – напомнил Мафей, помня, что Кондратий с детства обожал собак и говорить о них мог бесконечно долго.
– А потом тетка закрыла свой болтливый рот и извинилась перед Элмаром за каждое слово. Я был потрясен еще больше. Она же всегда славилась способностью говорить людям гадости, мило при этом улыбаясь. Просто так скандалить она тоже умеет, сам знаешь, но это любая торговка с базара умеет, а вот обгадить человека с улыбочкой, якобы сказав ему комплимент – это уже искусство, и тетку в этом никто не мог переплюнуть. А кузен твой смог. Так он и остался в моей памяти, как единственный человек, который парой слов заткнул пасть тетке Лисавете. И до сих пор мне не дает покоя, что же он ей такого сказал.
115 
