А может, и вправду не люди. Как знать?
— Лорье явно плох, — замечает дядя.
— Ян стрелял в него сверху. В ноги, в спину… Думаю, что если помощь еще задержится…
Она не договаривает фразу.
— А он, там, у него нога в клочья… Надо наложить жгут, — тихо говорит дядя.
Я понимаю, что он имеет в виду Бернара.
— Я прошла курсы оказания первой помоши, — отвечает Иветт, — я им займусь.
— Но вы тоже ранены!
— Ерунда, ничего серьезного. Просто большой палец сломан, по-моему, на левой руке, — уточняет она. — Я уже ломала его в пятьдесят шестом, когда собирала грибы.
— Такое впечатление, что вы подорвались на мине! — возражает дядя.
— У нас в семье все крепкие, за меня не бойтесь. Со мной все проще, чем в тот раз.
Да, в тот раз был перелом черепа.
Благотворное тепло от куртки распространяется по венам, от него оживает боль в плече, пульсирующая, острая. Кончики пальцев горят, как в огне. Но я уже меньше дрожу. Я представляю, как те двое, наверху, готовятся встретить нас ружейным огнем. О, чудо, мой блокнот запутался в пледе, а ручка по-прежнему висит на шнурке на шее.
«Они тебя ждут, будь начеку. Ян говорил о снегокатах. Взять один, поехать за подмогой».
Протягиваю листок, Иветт берет его и читает.
— Элиз права. Кристиан ранен, Летиция убежать не может. Лучше вам пойти за подмогой.
— Где снегокаты?
— Возле гаража. Метрах в тридцати, надо подняться до откоса и повернуть налево. Но вам придется пройти через открытое пространство.
— Выбора у меня нет, — говорит дядя.
Он нагибается, целует меня в макушку, склоняется над Жюстиной, потом прощается с Иветт.
— Мужайтесь! — говорит он нам, а потом добавляет: — Прости меня, Элиз.
Я еще не осмыслила его слова, а он уже уходит.
И снова ожидание, снова желудок сжимается от страха, сердце колотится. Иветт суетится вокруг Бернара, а тот напевает «Здравствуй, Дедушка Мороз».
Я медленно считаю до двадцати.
Автоматная очередь. Тишина. Новая, длинная очередь. Тишина.
Тишина.
Потом радостный вопль Летиции. Торжествующий. Варварский.
Это невозможно.
Невозможно.
— Зачем Ян надел маску на лицо? — спрашивает Бернар. — Думаю, завтра будет хорошая погода. А мне можно будет сделать пластмассовую ногу? Мне нравятся ноги, как у мамы.
Никто ему не отвечает. Он начинает стонать. Я безнадежно вслушиваюсь в тишину. Иветт кладет мне руку на плечо. Слышу ее прерывистое дыхание.
— Пойду посмотрю, — говорит она дрожащим голосом
«Нет. Слишком опасно».
— Если он ранен, надо, чтобы за помощью отправился кто-то другой. Иначе мы все погибнем.
— Ты не моя мать! — кричит Бернар. — Иисус умер за наши грехи.
— Пойду, — опять говорит Иветт.
Она уже ушла. Я и пальцем пошевелить не успела.
Я знаю, что дяди больше нет. Я знаю это так же точно, как если бы мне вырезали это на коже.
Я не плачу. У меня больше нет слез. Я опустошена. Полностью опустошена.
Я жду очереди, которая сразит Иветт. Иветт, с ее сломанным пальцем, петляет между деревьями, как десантник. Это смешно.
Очередь. Трескучая. Такая знакомая. Сердце на мгновение останавливается. Новая очередь, уже длиннее.
— Завтра будет хорошая погода, — говорит Бернар. — Вода для душа должна быть нагрета до тридцати девяти градусов.
Шум мотора.
Шум мотора!
Спасибо! Спасибо!
Снегокат удаляется. Сколько нужно времени, чтобы добраться до деревни? Четверть часа? А чтобы вернуться с подкреплением? Полчаса?
Гроза ушла в соседнюю долину, ее грохот звучит как под сурдинку. Я мысленно считаю секунды, я сбиваюсь, я так устала. Ой! Светлячок, нет, не здесь, слишком холодно, наверное, я на секунды задремываю, нельзя…
Легкое скольжение.
Что, мне это показалось? Вслушиваюсь до боли в ушах.
Ничего. Наверное, просто от страха.
— Почему она прячется за деревом? — вдруг спрашивает Бернар.
Последний подскок сердца перед апоплексическим ударом. Потом:
— Ку-ку, кретины! — восклицает Летиция.
Невозможно! Как она смогла сюда спуститься?
— Помните, какую штуку смастерил мне Ян? — говорит она, словно подслушав мои мысли. — что-то вроде санок с лыжами, с ручным управлением. Ну вот, она классно ездит! Можно одной рукой вести, а другой держать ствол. Черт! — вдруг вскрикивает она. — Ян! Мамаша Ачуель! Мерканти!
Потом берет себя в руки:
— Что тут произошло? Я слышала столько выстрелов…
Я начинаю писать, все равно, что: