Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
14 
Перевернув последнюю страницу, она обнаружила несколько написанных от руки строк, адресованных Нату. Их автором был Альберт Нойес.
Нат!
Я больше не могу рисковать, посылая тебе мейлы. В этом конверте — заметки Вассерстрома, которые передал мне один из его помощников. Не знаю, сколько экземпляров этих заметок существует в природе, но подозреваю, что один из них все же попал в руки Мартина Рэндо. Кроме того, прилагаю несколько посланий от Рэндо, в которых он уговаривает Вассерстрома перейти работать к нему. Возможно, это и есть те самые улики, которые необходимы полиции для получения ордера на обыск. Но прежде чем предпринимать какие-то шаги, нам с тобой необходимо поговорить и выработать подробный план действий. В противном случае дело может развалиться и даже обратиться против нас самих. К счастью, у меня в Вашингтоне есть хороший знакомый, который может посоветовать нам, как быть. Ну а пока храни эти материалы как зеницу ока, договорились?
Альберт
Мэри почувствовала, что у нее голова идет кругом. В этой короткой записке заключалось слишком много недосказанного — и слишком многих она затрагивала. Не потому ли Мартин Рэндо так неожиданно появился в ее доме в день смерти Ната? Он, безусловно, не был близким другом семьи, чтобы вот так быстро и запросто приехать «помочь» ей пережить потерю. Не документы ли Вассерстрома были его истинной целью? И не о них ли так настойчиво расспрашивал ее Альберт Нойес?
В подполе было сыро и холодно, и Мэри вдруг почувствовала, что вся дрожит. Стараясь преодолеть дрожь, она глубоко вздохнула и посмотрела на часы. Вот-вот должен проснуться Патрик — приближается время первого ночного кормления. В Вашингтоне сейчас три часа пополуночи, но Мэри все равно решила, что, закончив кормить, она позвонит Альберту и выяснит, что, черт побери, происходит.
И плевать на позднее время.
Чиуауа, Мексика, 2006
6
В автобусе было жарко, как в печке, и воняло какой-то дрянью, но благодаря хроническому насморку Хавьер не чувствовал запаха. Засунув руку в карман, он, наверное, уже в сотый раз ощупывал толстую пачку денег, которую из предосторожности спрятал в трусы. Одновременно он зорко оглядывался по сторонам. Хавьеру уже исполнилось шестнадцать, но для своего возраста он был слишком низкорослым и худым, и любой из полутора десятков парней, ехавших в автобусе, мог без труда справиться с ним и отнять честно заработанное. Он был совершенно уверен, что двое из них поглядывают на него как-то не так, и постарался напустить на себя безразличный вид. Не выделяться, выглядеть победнее — в этом заключалось для него единственное спасение.
Передняя часть автобуса напоминала своеобразный алтарь, в котором были собраны картинки и предметы, напоминающие о далеком доме: повыцветшие открытки с изображением эпизодов земной жизни Иисуса, зеркало в металлической оправе, крупные четки и несколько семейных фотографий, на которых были запечатлены близкие родственники водителя. Шоссе раскисло после недавних дождей, но пестро раскрашенный автобус мчался по залитым водой колеям со всей возможной скоростью, и зеркало бешено раскачивалось на своем крюке.
До Чиуауа оставалось около двух часов пути; потом Хавьеру предстояло долго идти пешком. Он даже задумался, не взять ли такси, но потом решил этого не делать. Нельзя показывать, что у него есть деньги, — это может привлечь к нему нежелательное внимание. Пока все складывалось удачно, и если он не сделает глупости, все закончится так, как он рассчитывал. Единственным, что омрачало радость от обладания четырьмя с половиной тысячами американских долларов, было плохое самочувствие. Впрочем, в последнее время Хавьер постоянно чувствовал себя разбитым и больным. У него часто кружилась голова — особенно когда он резко вставал или наклонялся. Когда же он пожаловался дяде на быструю утомляемость, тот только посмотрел на него и пожал плечами.
— На мой взгляд, с тобой все в порядке, — сказал он и хлопнул Хавьера по плечу. — Приободрись, ты отлично поработал. Теперь ты настоящий герой.
После убийства Хавьер некоторое время жил в крошечной комнатке в трущобах, притаившихся в тени лос-анджелесских небоскребов. Его с самого начала предупредили, что ему придется на несколько недель залечь на дно; только потом он сможет переправиться через границу и отправиться домой. Делать ему было совершенно нечего, и порой Хавьер не без дрожи вспоминал о том, какое ужасное дело совершил. Но дядя сказал ему, что тот человек был очень плохим. Он выдавал нелегальных иммигрантов властям, а те в свою очередь отправляли бедняг обратно в страну, откуда они бежали с риском для жизни. Нет, доктор Натаниэль Шихэйн и вправду враг иммигрантов, и его необходимо было остановить. Хавьер упорно цеплялся за эту мысль, потому что только она помогала ему сохранить внутренний мир и заглушить голос совести. И еще — деньги. Теперь он сможет купить бабушке нормальную кровать, новую плиту и позаботиться о том, чтобы она доживала свой век в относительном комфорте. Ей частенько нездоровилось.
14 
