Эпилог

Севилья

10 июля 2006 года, понедельник

Фалькон сидел в ресторане позади бара в Каса-Рикардо. Прошло почти четыре года с того дня, как он последний раз был в этом месте, и тогда, как и сейчас, он пришел сюда не случайно. Он глотнул пива и съел маслину. Он только начал остывать после прогулки сюда из своего дома по адской жаре.

Целый месяц у него ни на что не было времени. Объемы бумажной работы достигали сверхъестественных размеров, и, отрываясь от нее, он нырял в мир, ожидая увидеть его изменившимся. Но взрыв был как эпилептический припадок. Город испытал чудовищные конвульсии, какое-то время очень заботился о своем здоровье в будущем, но прошли дни, приступ не повторился, и жизнь вернулась в обычное русло. Отметины остались. Были семьи, где место за столом теперь всегда будет пустовать, и заполнить его не удастся. Были люди, которым каждый день приходилось собираться с силами, чтобы снова общаться с другими, глядя на них на уровне пояса, хотя раньше они могли смотреть им в глаза. Были и сотни безвестных людей, которые теперь каждое утро перед зеркалом должны были обходить шрам, бреясь, или накладывать крем на недавние повреждения кожи. Но была сила, неподвластная террористам: потребность человека вернуться к повседневной жизни.

Разбор разведоперации продолжался четыре дня. Фалькон вздохнул с облегчением, когда в британских полноприводных машинах были обнаружены четыре взрывных устройства. Каждое устройство было маленьким инженерным чудом: алюминиевая оболочка каждой бомбы идеально вписывалась в конструкцию каждого автомобиля, словно была его неотъемлемой частью. Фалькону невольно подумалось, что эти бомбы напоминают сам терроризм, с его идеальной вписанностью в общество и неразличимостью зловещих деталей. Он испытал облегчение, узнав, что бомбы существовали на самом деле. Они не были плодом воображения Фалькона или разведывательного мира. В сердцевине устройств, вопреки опасениям британцев, не оказалось «грязных» элементов.

С тех пор как Фалькон вернулся из Мадрида, он вместе с судьей дель Реем работал над тем, чтобы довести до суда дело Риверо, Карденаса и Зарриаса, хотя после инсульта Риверо не мог говорить и дело было, по сути, направлено против двух последних. В подготовке к процессу тоже было что-то нереальное. Дель Рей решил первым делом предъявить этим двоим обвинение в убийстве Татеба Хассани, потому что хотел двигаться шаг за шагом, доказывая их участие в более масштабном заговоре. Широкая общественность знала о Хассани только то, что он написал чудовищные инструкции, которые были прикреплены к планам школ и биологического факультета. Каким-то образом, из-за своего рода коллективной слепоты, эти инструкции в сознании людей отделились от заговора и того ложного впечатления, которое хотели создать заговорщики. В результате многие слои населения начали считать Карденаса и Зарриаса народными героями.

Якоб вышел на связь, вернувшись из Парижа. Высшее руководство ГИКМ не давало ему никаких указаний. Он думал, что его подозревают, и потому не делал никаких попыток установить контакт с СНИ. Он бродил в людных местах, боясь оставаться в номере, где в любую минуту могли постучать в дверь: он бы не решился открыть. Он вернулся в Рабат. Он посещал собрания группы в доме в медине. О проваленной операции никто не говорил ни слова.

Дело Кальдерона должны были слушать в сентябре. Старший инспектор Луис Зоррита и судебный следователь Хуан Ромеро были убеждены в его вине. Доказательства были неопровержимы. Фалькон больше не виделся с Кальдероном, но слышал, что тот смирился со своей участью — провести пятнадцать лет в тюрьме за убийство жены.

  219