В этот момент Скотт оставил Джейн и попытался притянуть Соррель к себе.
– Потанцуй со мной, – пробормотал он.
– Я не могу… Скотт, отстань от меня, пожалуйста!
Внезапно раздался звонок в дверь. Соррель с облегчением отошла от Скотта, но внезапно ей в голову пришла мысль: я никого здесь не знаю!
Кто же это?
Может, хозяин квартиры?..
С сильно бьющимся сердцем Соррель вышла в холл. Открыв дверь, она замерла.
На пороге, окруженный телохранителями, стоял Малик.
Глава третья
Какое-то время Малик и Соррель молча смотрели друг на друга. Девушка поймала себя на мысли, что шейх выглядит как-то необычно, но не смогла понять, почему ей так показалось. Взгляд его черных глаз был холодным и жестким, и это напугало Соррель. Она вдруг поняла, что выглядит просто ужасно.
– Как это понимать? – отрывисто спросил шейх.
– Малик… – она хотела объясниться, но он взмахом руки заставил ее замолчать.
Увидев, что происходит за ее спиной, Малик содрогнулся.
– Что ты здесь устроила? – с отвращением проговорил он.
Не дожидаясь ответа, шейх обернулся к своим телохранителям и что-то отрывисто произнес. Телохранители прошли в квартиру. Соррель видела, как один из них подошел к радио и выключил его. Музыка стихла, все замерли, с недоумением глядя на смуглых темноволосых мужчин.
– Что за черт… – Скотт нетвердой походкой направился к Соррель, и она с трудом подавила желание предупредить его, чтобы он не приближался к ней и Малику.
Девушка видела, с каким омерзением Малик взглянул на Скотта. Шагнув в холл, шейх резко приказал ей:
– Вышвырни его отсюда.
Она знала: спорить с ним бесполезно и надеялась, что Скотт и остальные тоже это поймут.
– Быстро! – выкрикнул Малик.
Скотт прошмыгнул мимо них в открытую дверь.
– Не могли бы вы все уйти… пожалуйста, – торопливо сказала Соррель.
Ей не пришлось повторять дважды – ее гости тут же собрали свои вещи, разбросанные по всей комнате, и торопливо покинули квартиру.
– Ты пила? – прошипел Малик.
– Два или три бокала, и все.
– И все? – ему с трудом удавалось контролировать себя. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, чтобы не схватить ее и…
Он отдал еще один приказ телохранителям. Как во сне Соррель видела, что они вышли из холла. В квартире остались только она и Малик.
– Закрой дверь, – мягко сказал он.
– Малик…
– Я сказал, закрой дверь.
Ей пришлось подчиниться, внезапно она снова почувствовала себя шестнадцатилетней девчонкой.
Но взглянув в черные глаза Малика, Соррель осознала, что сегодня он смотрит на нее совсем иначе – не так, как тогда, когда ей было шестнадцать. В его взгляде она читала ярость и еще что-то, незнакомое ей. Соррель надеялась, что, выпустив пар, Малик сменит гнев на милость, однако шейх не торопился ее прощать. Его лицо превратилось в неподвижную маску, и Соррель вдруг поняла, что ее так удивило, когда она увидела Малика на пороге своей квартиры.
Он был в костюме!
Ее глаза расширились от изумления. Во дворце он всегда носил национальную одежду, и она привыкла видеть его в широких шелковых халатах. Сейчас ей было странно смотреть на него, одетого в европейский костюм светло-серого цвета. Мягкие брюки обтягивали его крепкие бедра, пиджак облегал широкие плечи и мускулистый торс, а в расстегнутом вороте рубашки Соррель заметила темные волосы на его груди. Девушка смутилась. Она никогда не видела Малика таким. Харастанская одежда скрывала фигуру, а европейская, наоборот, подчеркивала ее.
– Ты выглядишь по-другому, – неожиданно мягко произнес он.
Только теперь Соррель поняла, что шейх, возможно, тоже поражен увиденным.
Неужели он собирается сделать мне комплимент?
Малик медленно оглядел ее с головы до ног. Раньше он никогда так не делал. На Соррель было короткое шелковое платье, и под тонкой тканью он видел колыхание ее груди. Ее пышные волосы цвета белого золота шелковистым водопадом спадали по ее плечам. Но это была не та Соррель, которую он знал, – его поразила не только ее одежда, но и косметика, так изменившая ее лицо.
Да, накрашенные тушью ресницы подчеркивали ее голубые глаза, делая их неотразимыми, а помада сделала губы еще соблазнительнее. Но куда же делась ее невинная красота?
Малик почувствовал, как заколотилось его сердце, когда он приблизился к ней. С яростью и отчаянием он спросил: