Последние отзывы

  212  

— Я не знала, что ты был там, — прошептала мать. Крис посмотрел на нее, Хотел было ответить.

— Завтрак, — торопливо проговорила я. — Овсянка. Чай. Все что угодно. Крис, прошу тебя. Ей нужно поесть.

— Я не знала, — сказала мать.

— Что она…

— Крис! Ради бога. Я не могу спуститься в кухню. Он кивнул и оставил нас.

Я села рядом с матерью, одной рукой держась за ходунок, чтобы чувствовать под пальцами что-то прочное и неизменное.

— Ты была в Кенте в среду вечером? — тихо спросила я.

— Я не знала, что ты был там, Кен. Я не знала. — Из уголков глаз потекли слезы.

— Ты устроила пожар? Она поднесла кулак ко рту.

— Зачем? — прошептала я. — Зачем ты это сделала?

— Все для меня. Мое сердце. Мой разум. Ничто не повредит тебе. Ничто. Никто. — Она прикусила указательный палец и заплакала.

Я накрыла ее кулак ладонью.

— Мама, — произнесла я и попыталась вынуть палец у нее изо рта, но она оказалась гораздо сильнее, чем это можно было вообразить.

Снова зазвонил телефон и внезапно замолчал, почему я решила, что Крис снял трубку на кухне. Журналистов он отошьет. Тут нам бояться нечего. Но, наблюдая за матерью, я осознала, что не звонков журналистов я боюсь. Я боюсь полиции.

Я попыталась успокоить ее; я гладила ее по голове и приговаривала:

— Мы все обдумаем. С тобой ничего не случится.

Вернувшись с подносом, Крис отнес его в столовую. Я слышала позвякивание расставляемых тарелок и приборов. После чего Крис снова появился в комнате; он обнял мать за плечи и помог ей подняться со словами:

— Миссис Уайтлоу, я приготовил яичницу-болтунью.

Она повисла на его руке, другую же положила ему на плечо. Внимательно рассмотрела лицо Криса, словно запоминая.

— Что она с тобой сделала, — проговорила она. — Сколько боли причинила. А если не тебе, то мне. Я не могла этого выносить, дорогой. Ты больше не должен был страдать в ее руках. Ты понимаешь?

Я чувствовала, что Крис смотрит на меня, но, отвернувшись, сосредоточила свои усилия на том, чтобы подняться с диванчика и разместиться в ходунках, защищавших меня с трех сторон. Мы перебрались в столовую, сели по обе стороны от матери. Крис вложил ей в руку вилку, я придвинула тарелку.

— Я не могу, — всхлипнула она.

— Пожалуйста, поешьте немного, — сказал Крис. — Вам понадобятся силы.

Она со стуком уронила вилку на тарелку.

— Ты сказал, что летишь в Грецию. Позволь мне сделать это для тебя, милый Кен. Я обдумала. Позволь мне решить эту проблему.

— Мама, — быстро перебила я. — Тебе нужно поесть. Тебе же придется общаться с людьми. С журналистами. Полицейскими. Страховыми агентами… — Я опустила глаза. Коттедж. Страховка. Что она наделала? Зачем? Боже, какой ужас. — Не разговаривай, а то еда остынет. Сначала поешь, мама.

Крис подцепил на вилку кусок яичницы и подал вилку матери. Она начала есть. Движения у нее были медлительные, как будто она долго обдумывала каждое из них, прежде чем совершить.

Когда мать поела, мы отвели ее назад в малую гостиную. Я сказала Крису, где лежат одеяла и подушки, и мы соорудили для нее постель на честерфилдском диване. Пока мы трудились, зазвонил телефон. Крис снял трубку, послушал, ответил: «Боюсь, ее нет», и положил трубку рядом с аппаратом. Я нашла брошенный мною крикетный мяч и, когда мать легла и Крис укрыл ее, подала ей мяч. Зажав его подбородком, она начала говорить, но я прервала ее:

— Отдыхай, а я посижу рядом.

Она закрыла глаза, и мне оставалось только гадать, сколько часов она провела без сна.

Крис уехал, я осталась. Я смотрела на мать и под бой дедовских часов отсчитывала четверти часа. Солнце медленно передвигало по комнате тени. Я пыталась сообразить, что делать.

Должно быть, ей понадобились деньги по страховке. Я перебрала все причины — от помощи семье Кена, рака и, соответственно, дорогостоящего лечения, до шантажа. Но я не могла придумать, что делать дальше, потому что не знала, что случилось. Начала сказываться бессонница предыдущих ночей. Я не могла принять никакого решения. Не могла планировать. Думать. Я уснула.

Когда я проснулась, наступил вечер. Я подняла голову и сморщилась — от неудобного положения на диванчике затекла шея. Я посмотрела на соседний диван. Матери не было. В голове сразу прояснилось. Где она? Почему? Что она сделала? Не могла же она на самом деле…

— Ты хорошо поспала, дорогая. — Я повернула голову к двери.

Она приняла ванну. Надела длинный черный блузон и такие же брюки. Накрасила губы. Привела в порядок волосы. Заклеила порез пластырем.

  212