Последние отзывы

  225  

13 декабря 1886 г. Чехов послал «Тину» писательнице М. В. Киселевой. В ответном письме она писала:

«Начну с того, добрейший Антон Павлович, что присланный Вами фельетон мне совсем и совсем не нравится, хотя я убеждена, что к моему мнению присоединятся весьма немногие. Написан он хорошо <…> но мне, лично, досадно, что писатель Вашего сорта, т. е. не обделенный от бога, — показывает мне только одну „навозную кучу“. — Грязью, негодяями, негодяйками кишит мир и впечатление, производимое ими, не ново, но зато с какой благодарностью относишься к тому писателю, который, проводя вас через всю вонь навозной кучи, вдруг вытащит оттуда жемчужное зерно. Вы не близорукий и отлично способны найти это зерно, — зачем же тогда только одна куча? Дайте мне зерно, чтобы в моей памяти стушевалась вся грязь обстановки; от Вас я вправе требовать этого, а других, не умеющих отстоять и найти человека между четвероногими животными, — я и читать не стану <…> Может быть, лучше бы было промолчать, но мне нестерпимо хотелось ругнуть и Вас и Ваших мерзких редакторов, которые так равнодушно портят Ваш талант. Будь я редактором — я, для Вашей же пользы, вырезала бы Ваш этот фельетон. <…> Предоставьте писать подобные (по содержанию!) разным нищим духом и обездоленным судьбою писакам, как-то: О’Крейц, Pince-nez, Алоэ и tutti quanti бездарностям!».

Рукой А. С. Киселева в том же письме приписано: «Моя ругается, и совершенно справедливо, от Вас можно и должно ждать другого, дорогой Антон Павлович» (ГБЛ).

Чехов отвечал 14 января 1887 г.: «…позвольте огрызнуться на Вашу критику… Даже Ваша похвала „На пути“ не смягчила моего авторского гнева, и я спешу отмстить за „Тину“ <…> Прежде всего, я так же, как и Вы, не люблю литературы того направления, о котором у нас с Вами идет речь. Как читатель и обыватель я охотно сторонюсь от нее, но если Вы спросите моего честного и искреннего мнения о ней, то я скажу, что вопрос о ее праве на существование еще открыт и не решен никем <…> У меня, и у Вас, и у критиков всего мира нет никаких прочных данных отрицать эту литературу. Я не знаю, кто прав: Гомер, Шекспир, Лопе де Вега, вообще древние, не боявшиеся рыться в „навозной куче“, но бывшие гораздо устойчивее нас в нравственном отношении, или же современные писатели, чопорные на бумаге, но холодно-циничные в душе и в жизни? <…> Что мир „кишит негодяями и негодяйками“, это правда. Человеческая природа несовершенна, а потому странно было бы видеть на земле одних только праведников. Думать же, что на обязанности литературы лежит выкапывать из кучи негодяев „зерно“, значит отрицать самоё литературу. Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Ее назначение — правда безусловная и честная. Суживать ее функции такою специальностью, как добывание „зерен“, так же для нее смертельно, как если бы Вы заставили Левитана рисовать дерево, приказав ему не трогать грязной коры и пожелтевшей листвы. Я согласен, „зерно“ — хорошая штука, но ведь литератор не кондиер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью <…> Он то же, что и всякий простой корреспондент. Что бы Вы сказали, если бы корреспондент из чувства брезгливости или из желания доставить удовольствие читателям описывал бы одних только честных городских голов, возвышенных барынь и добродетельных железнодорожников?

Для химиков на земле нет ничего не чистого. Литератор должен быть так же объективен, как химик; он должен отрешиться от житейской субъективности и знать, что навозные кучи в пейзаже играют очень почтенную роль, а злые страсти так же присущи жизни, как и добрые <…> Вы пишете: „Будь я редактором, я для Вашей же пользы вернула бы Вам этот фельетон“. Отчего же не идти и далее? Отчего не взять на цугундер и самих редакторов, печатающих такие рассказы? Почему бы не объявить строгий выговор и Главному управлению по делам печати, не запрещающему безнравственных газет?

Плачевна была бы судьба литературы (большой и мелкой), если бы ее отдали на произвол личных взглядов. Это раз. Во-вторых, нет той полиции, к<ото>рая считала бы себя компетентной в делах литературы. Я согласен, без обуздывания и палки нельзя, ибо в литературу заползают шулера, но, как ни думайте, лучшей полиции не изобретете для литературы, как критика и собственная совесть авторов. Ведь с сотворения мира изобретают, но лучшего ничего не изобрели…

  225