Последние отзывы

  76  

Зегри почувствовал огромное облегчение, когда с него сняли оковы, – но даже без них он был слишком слаб и не мог идти.

Хименес сделал знак здоровяку Леону, который водрузил Зегри на свои плечи и вынес из мокрой подземной темницы.

Его положили на диван, растерли онемевшие члены и накормили вкуснейшим бульоном. Хименесу не терпелось окрестить такого трудного новообращенного, и он незамедлительно свершил обряд.

Вот так Зегри принял христианство.

– Вы должны возблагодарить Бога за такой удачный исход, – сказал ему Хименес. – Теперь я верю, что многие из соотечественников последуют вашему примеру.

– Если вы и ваши слуги поступите с ними так же, как со мной, – промолвил Зегри, – то в стенах Гранады не останется ни одного мусульманина.

Хименес держал Зегри во дворце до тех пор, пока тот не оправился от последствий тюремного заключения, но постоянно сообщал ему, что новость разнеслась по городу. «Зегри стал христианином».

Результат удовлетворил даже Хименеса. Теперь сотни мавров приходили во дворец архиепископа, чтобы принять крещение и получить шелк и алые шапочки.

* * *

Однако Хименес торжествовал недолго. Многие из образованных мавров твердо держались своей веры и склоняли друзей делать то же самое. Они напоминали о том, что случилось с евреями, принявшими христианство, которых обвинили в том, что они вернулись к вере своих отцов. Они рассказывали о мрачных аутодафе, ставших постоянными зрелищами во многих городах Испании. Такого не должно случиться в Гранаде. А те тупицы, что купились на шелка и алые шапочки, утратили здравый смысл и тем самым обрекли себя на неприятности.

Жители Гранады не очень верили ни в какие подобные неприятности. Ведь это Гранада, где они тихо и мирно жили много лет, и даже после победы христиан и окончания царствования Боабдила существовали так же, как и прежде. И они всегда будут жить так. Многие из них сохранили в памяти дни, когда великие суверены, Фердинанд и Изабелла, прибыли, чтобы вступить во владение Альгамброй. И пообещали свободу мысли, поступков и свободу исповедания своей собственной веры.

Хименес понимал, что те, кто мешал успешному проведению его работы, были люди грамотные, ученые, и решил нанести им неожиданный удар. Они заявляли, что им не нужна христианская культура, поскольку у них самих есть культура, гораздо более древняя и значительная, чем христианская.

– Культура! – гневался Хименес. – Что это за культура? Их книги, что ли?

Действительно, мавры создавали манускрипты такой красоты, что о них шла слава по всему миру. А переплеты этих книг и украшения были восхитительны и неповторимы.

– Я устрою аутодафе в Гранаде! – сказал он Талавере. – И это будет только начало. Они у меня увидят, как в их синее небо вздымаются огни костров!

– Но соглашение суверенов… – начал Талавера.

– На этом аутодафе не сожгут ни единого человека. На них будут гореть манускрипты. Это послужит им предупреждением, что с ними случится, если они забудут о своей клятве, данной при крещении. Пусть посмотрят на костры! Пусть увидят, как их дьявольские слова превращаются в пепел, извиваясь в жарком пламени. И будет разумнее пока ничего не говорить об этом Тендилье. Он, безусловно, пожелает сохранить эти манускрипты из-за их прекрасных переплетов. Боюсь, что наш приятель Тендилья благочестив только снаружи.

– Монсеньор, – произнес Талавера, – если вы уничтожите литературу этого народа, они попытаются отомстить нам. Это тихие и спокойные люди только среди друзей.

– Они никогда не найдут себе лучшего друга, чем я, – возразил Хименес. – Посмотрите, скольких я обратил на путь истинный!

Он уже решил продолжать намеченное и не желал терпеть никакого вмешательства. Только увидев воочию, что эти книги превратились в пепел, он ощутит, что в чем-то продвинулся вперед. Он удостоверится, что никто из детей никогда больше не осквернит себя чтением нечестивых слов.

Был издан декрет. Из каждого мавританского дома должны быть вынесены все манускрипты. Их свалят в кучи на площадях города. А кто посмеет скрыть хоть единую книгу, писанную по-арабски, будет подвергнут самому суровому наказанию.

Ошеломленные и потрясенные мавры наблюдали, как книги переходят из их рук к человеку, которого теперь они считали своим врагом. Зегри возвратился от архиепископа совершенно другим человеком: он стал худым как щепка и совершенно больным. Казалось, он был глубоко унижен; весь его вид говорил о том, что силы и уверенность покинули его.

  76