100 
— Вы о чем?
— Я о делах, Алексей Михайлович, — закурил Андрианов. — Подписано постановление о передаче некоторых из них Глоткову. — Он протянул несколько постановлений, скрепленных подписями прокуроров управления.
— То есть? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Кокорин.
— Главный распорядился разгрузить тебя насколько возможно. Извини, совещаться некогда, мы забираем дела, близкие к завершению и готовые к передаче в суд. Не очень, как ты можешь заметить, сложные — Глотков у нас молодой специалист, сложные остаются за тобой…
«Без меня меня женили», — ехидно подумал Кокорин. Если бы не годами воспитанное умение владеть собой, он раскричался бы и ушел писать жалобы, как поступил бы любой другой на его месте.
— А в чем, собственно, дело? И что за спешность такая?
— Дело, Алексей Михайлович, в том, что два часа тому назад неустановленные пока террористы произвели взрыв в электричке Москва — Савелово у семьдесят пятого километра. Лично Генеральный прокурор распорядился направить туда самых опытных сотрудников. Кажется, ты в девяносто пятом занимался взрывом в троллейбусе и тогда же — на дороге в Барвиху?..
Дела такие на счету Кокорина были, взрывами он занимался еще в бытность свою следователем КГБ.
— Бери машину, людей — всех, кого сочтешь нужным. Специальным постановлением создается объединенная следственная бригада… Ну, не будем терять времени, я думаю, ты все понял.
Кокорин помешкал — уж слишком неожиданным и бескомпромиссным было распоряжение. В список дел, которые предстояло передать Глоткову, входило и дело Богданович, которое, в отличие от остальных шести, еще только-только разворачивалось, и, похоже, разворачивалось неожиданной стороной: вчера, в последний апрельский день, Кокорин беседовал с Артуром Максимовичем Ленюком, возглавлявшим Фонд содействия предпринимательству, а в понедельник собирался к председателю партии «Власть и порядок» Костромскому, милостиво давшему согласие на встречу. Изучая связи Богдановича, он заинтересовался списками ЦК партии, где встретил ряд знакомых фамилий, в том числе — прокурора Шорникова, имевшего непосредственное отношение к пересмотру дела Богдановича в девяносто втором году. Опытный следователь сразу почувствовал, что этому обстоятельству стоит уделить особое внимание. Он хотел было сказать о своих догадках Андрианову, но подумал вдруг, что тот обо всем осведомлен, и сегодняшнее присутствие Шорникова на работе (хотя дежурил не он, и на место происшествия выехал другой прокурор) отнюдь не случайно. Именно такой оценке способствовало не совсем обычное поведение самого Андрианова: начальник говорил не слишком обстоятельно, спешил и старался не смотреть Кокорину в глаза.
Однако, как гласит древнее положение права: «Во внимание принимается ближайшая, а не отдаленная причина». Кокорин удержался от того, чтобы высказать вслух свои сомнения и подозрения, но неожиданно сам Андрианов, словно угадав его мысли, коснулся вопроса о Богдановиче:
— Кстати, что там у тебя с этим начальником по торговому ведомству?
— С кем именно?
Начальник демонстративно заглянул в папку.
— С Богдановичем?
— Не хочется навязывать мнение молодому коллеге, — не удержавшись от язвительной усмешки, проговорил Кокорин, — но я бы попросил у прокурора санкцию на заключение ею под стражу.
— Почему?
— По подозрению в причастности к смерти жены. Возможно, к убийству или доведению до самоубийства. В любом случае — по статье двести девятнадцать «Небрежное хранение огнестрельного оружия». По статье двести восемнадцать «Незаконное хранение и приобретение…». А также настоял бы на повторном пересмотре статьи двести семнадцать с привлечением потерпевшей Вороновой.
— Ну, положим, это ты махнул, — почему-то стал перелистывать настольный календарь Андрианов, — хотя дело тут ясное и готовить обвинительное заключение по «небрежному…» — нужно.
Кокорин встал и вышел, не желая вообще продолжать разговор. По его сведениям, Богданович снова обратился к члену коллегии адвокатов Рознеру, встреча которого с Андриановым явно уже состоялась, иначе тот не стал бы напирать на «Небрежное хранение»: по этой статье Богданович мог получить до одного года условно — только и всего, в то время как «Незаконное хранение и приобретение» сулило до пяти лет.
«Нет, не случайно это все, — вставив ключ в замочную скважину двери своего кабинета, подумал Кокорин; в конце коридора у стола дежурного он снова увидел Шорникова. — Работа ведется, господа Рознер и Богданович принимают активные контрмеры, не исключено, уже раздобыли разрешение на «лепаж», и этот сопляк Глотков оформит обвинительное заключение по тем признакам, по каким ему скажут. При этом протоколы допросов, в которых Леонтий Борисович признал отсутствие разрешения, бесследно исчезнут — как пить дать!»
100 
