— У нас, — сказал Генрих, — борьба между домом Бурбонов с одной стороны, домами Валуа и Гизов, с другой. Поэтому я рад, что меня поддерживают родственники.
Возле Кутра, там, где две реки, Иль и Дронна, сливаются в Жиронду, Наваррский решил дать сражение.
И взволнованно обратился к солдатам.
— Друзья мои, — крикнул он, — я знаю, вы покроете себя доблестью, ни за что не уступите смазливому учителю танцев и его любимчикам. Победа будет за нами. Вижу это по тому, как вы рветесь в бой. Но не будем забывать, что участь наша в руках Всевышнего. Помолимся, дабы он помог нам.
И после этих слов запел псалом, голоса воинов твердо звучали в октябрьском воздухе: «Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!»
С верой в победу Генрих повел людей вперед. Жуайез не был трусом, но не был и ровней суровому беарнцу с его воинством. В разгар боя он погиб, и вскоре стало ясно, что победу одержал Наваррский.
Генрих ликовал. Это была крупнейшая победа гугенотов с начала гражданской войны. Он знал, что если мать видит его сейчас с неба, то довольна им. И простит ему сладострастие за победу, одержанную во имя Дела, как простила историю с Флереттой, когда хотела сделать его воином и мужчиной.
Врагов полегло три тысячи, гугенотов — двадцать пять человек. После этого французский король уже не станет превращать своих утонченных любимчиков в генералов.
У противника оказалось отбито двадцать девять знамен и флагов, Генриху очень хотелось сложить их к ногам Коризанды.
Когда принесли тело Жуайеза, он печально поглядел на него. Бедный красавчик — как изменился он после смерти!
— Похороните его достойно, — распорядился Генрих. — Не будем глумиться над мертвыми.
Друзья убеждали Генриха развивать успех, преследовать бегущую армию; но после одержанной победы он невольно думал, как обрадуется Коризанда вражеским знаменам и флагам.
Боевой пыл его улетучился. Генрих всегда считал, что лучше предаваться любви, чем войне.
— Возвращаемся в Наварру! — воскликнул он. И во главе армии-победительницы поехал к Коризанде.
Обинье сокрушался безрассудству своего повелителя. Поле боя не покидают ради любовницы. Генрих должен признать, что поступил неразумно, поскольку Гиз, не идущий с Жуайезом ни в какое сравнение, выиграл оттого, что он не развил успех и не закрепил победу.
Но Генрих был очень счастлив с Коризандой. И сомневался, что эта война могла иметь решающее значение. Он вспоминал те дни, когда мать его мужественно встала во главе войск. К чему привели те сражения и кровопролития? Когда придет время действовать, он будет готов; когда понадобится сражаться за корону Франции, он не уклонится от боя. Но король Франции пока жив и еще не старик.
Не вредно было в ходе этой войны отвести несколько дней на отдых, восстановить силы в обществе хорошеньких женщин вместе с друзьями. После этого они смогут сражаться еще лучше.
Конде Генриху пришлось уговаривать; Суассон не имел ничего против отдыха, ему так же хотелось оказаться в обществе принцессы Екатерины, как Генриху — Коризанды.
Бедняга Конде был лишен такого утешения. Шарлотта де Тремойль оказалась сущей потаскухой; поговаривали, что она влюбилась в одного из своих пажей, красавца гасконца, и забеременела от него.
Стараясь подбодрить кузена, Генрих настоял, чтобы они поиграли в теннис, а потом вместе поужинали. За ужином он видел Конде живым в последний раз.
Наутро в покои к нему пришел один из слуг принца, донельзя взволнованный, и сказал, что господин терпит сильные боли, зовет его величество; Генрих поспешил к ложу Конде, но тот был уже мертв.
Генрих от потрясения не мог вымолвить ни слова. Невероятно. Конде, молодой человек, накануне был в добром здравии. Правда, несколько унылым из-за неладов с женой, но это не могло послужить причиной смерти.
— Сир, — сказал тот самый слуга, — утром он поднялся здоровым. Поговорил с друзьями. Стал играть в шахматы и вдруг ни с того ни с сего пожаловался на боли. Сел на кровать, и… тут я пошел за вами…
Генрих взял руку Конде; пульс не прощупывался. Его внезапно охватил гнев; он был очень привязан к своему кузену. Какое право имеет один бессмысленно лишать жизни другого? Он был уверен, что кузена убили, подозревал жену Конде и вспоминал тот случай, когда Коризанда испугалась, что отравили его самого.
Может, на службе у Конде состоял шпион католиков? И таким образом гугенотов лишили одного из лучших командиров?