37 
Макиавелли долго не удавалось понять, почему его отец, столь ценивший возвышенную архитектуру и убранство здания, никогда не приходил сюда, когда в соборе было мало народа. На самом деле пустой собор казался ему всего лишь помпезной декорацией. Ему необходимо было, чтобы здесь собрались актеры и зрители, и тогда он мог в течение часа вновь любоваться произведениями, которые превращали собор Санта-Мария дель Фьоре в одно из самых выдающихся свидетельств флорентийского гения.
После смерти отца прошло уже больше десяти лет, но каждый раз, когда он поднимался вдоль рядов к капелле Пацци, его снова охватывали мучительные воспоминания. И все же приходить сюда каждое воскресенье, как это было заведено его родителем, оставалось для него единственным способом сохранить связь со счастливым детством, которое так внезапно оборвала злая судьба.
Погруженный в свои размышления, он почти не слушал проповедь. Лишь дрожь, пробежавшая по толпе при появлении гонфалоньера, за которым, как всегда, неотступно следовал Малатеста, вырвала его на миг из состояния глубокой задумчивости. Когда служба закончилась, он вышел из собора, радуясь тому, что несколько солнечных лучей наконец-то пробились сквозь толстый слой облаков.
Недавно проснувшись после бурно проведенной ночи, Гвиччардини и Веттори ждали его на улице, прислонившись к стене баптистерия. В течение следующих пятнадцати минут они наблюдали за толпой, выглядывая самых аппетитных девушек. Но так как их попытки строить глазки не увенчались успехом, они направились прямиком к трактиру Терезы.
— Не могу в это поверить! — заорал Гвиччардини, нисколько не заботясь о том, что их окружают местные завсегдатаи.
Дальше он говорил уже шепотом с самым заговорщицким видом:
— Монах и Малатеста заодно! Я всегда подозревал, что с этими двумя что-то нечисто…
— Они знают то, чего не знаем мы, — сказал Макиавелли. — Остается выяснить, на чьей они стороне.
— Тот монах, которого ты видел спорящим с Корсоли как раз перед его смертью, может быть только Савонаролой. Значит, убийца — это он!
— Возможно, но мне с трудом верится, что он станет совершать такие жуткие убийства. Зачем ему это?
Веттори вглядывался в стоящий перед ним кувшин, как будто то был хрустальный шар. Ничего там не увидев, он разочарованно высказал то, о чем думал:
— Какая может быть связь между художником, ростовщиком, публичной девкой и старой книгой?
Макиавелли отмахнулся от этого вопроса.
— Только Боккадоро, возможно, поможет нам это узнать.
— Когда мы ее найдем, позвольте мне ее допросить, уж я заставлю ее говорить, — заявил Веттори.
— Само собой, — насмешливо заметил Гвиччардини, — ты, конечно, считаешь, что на нее подействует твое легендарное обаяние! Ты жестоко ошибаешься, милый мой. Можешь рассчитывать разве что на хорошую оплеуху…
Внезапно он замолчал.
— Ах да! Я совершенно забыл! Сегодня утром ко мне заходила Аннализа. Ее дядя вспомнил что-то очень важное. Он ждет нас в Библиотеке.
— А ты раньше не мог сказать? Тебе в самом деле ничего нельзя доверить, Чиччо!
Гвиччардини так смутился, что даже не пытался защищаться. Он только жалобно улыбнулся, когда Макиавелли прошел мимо, бросив в его сторону убийственный взгляд.
Колокола соседней церкви уже прозвонили полдень, когда они добрались до дверей Библиотеки Медичи. Аннализа выбежала им навстречу.
— Ну наконец-то! Я умираю от волнения! Что с вами случилось?
— Мы имеем несчастье дружить с Чиччо, а у него память не лучше, чем у ужа.
— О, Чиччо, я же тебя просила предупредить Никколо, как только ты его увидишь!
— Вы ведь не собираетесь упрекать меня за забывчивость весь день? Господь велел прощать, разве не так?
Вне себя от нетерпения Марсилио Фичино поспешил к ним.
— Если бы ты чаще ходил на мои занятия, Пьеро, то знал бы, что за забывчивость такого рода в Спарте полагались телесные наказания, и притом самые жестокие! Я горю желанием попросить Деограциаса предать тебя публичной порке.
— Но ведь я уже извинился!
Гвиччардини снова обиженно надулся. Решив, что тот достаточно наказан, Фичино сразу перешел к тому, зачем их позвал:
— Ладно, хватит об этом. Главное, вы здесь. Я вам говорил, что имя дель Гарбо мне знакомо; так вот, сегодня утром я вспомнил почему. Идите за мной…
Старик устремился по центральному проходу читального зала. Дойдя до конца, он указал на стену, перед которой они стояли.
37 
