ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Войдя в кабинет, где делают УЗИ, первое, что увидел Лука, – это яркие лампы. Он нахмурился, прищурил глаза, привыкая к яркому свету, но при взгляде в глубь комнаты нахмурил брови еще больше. Там на столике лежала Ева, а лаборантка в белом халате смазывала ее разросшийся живот каким—то густым желе.

Тем временем мужчина в белом халате водил над ее животом каким—то прибором. В углу молодая женщина в позвякивающих сережках вела серьезную беседу с другим мужчиной, держащим в руках видеокамеру.

Все они посмотрели на вошедшего, а женщина с сережками улыбнулась и, прежде чем Ева смогла ее остановить, сказала:

– Простите, мы здесь производим съемку.

Наступило короткое, натянутое молчание.

– А что именно, – спросил Лука с угрожающей ноткой в голосе, – как вам кажется, вы снимаете?

Женщина в сережках пристально на него посмотрела.

– Мы снимаем сюжет для телешоу. Здесь становится очень тесно, поэтому не могли бы вы выйти из кабинета?

Ева подумала, что только что бросили бомбу.

Смертоносную бомбу.

– Я никуда не выйду, – проскрипел Лука. – Боюсь, что выйдете вы. Убирайтесь!

– Простите?

– Вы не будете, повторяю, не будете снимать никакого телешоу. Вы сами выйдете или мне выкинуть ваши чертовы камеры?

Женщина в сережках с недоумением посмотрела на Еву.

– Ева?

Казалось бы, Ева должна была быть унижена и рассержена на Луку, который своей выходкой мог поставить под угрозу ее карьеру. Но она не испытывала ничего подобного. В теории съемка УЗИ для шоу была великолепной идеей, но на практике это оказалось уж слишком большим вторжением в ее личную жизнь.

И она еще никому не была так рада, как Луке в сей момент.

– Кто этот человек, Ева?

– Это…

– Я отец ребенка, – с презрительной холодностью прервал разговор Лука. – И я хочу увидеть на экране УЗИ своего ребенка. В конфиденциальной обстановке.

Что—то в его голосе и выражении лица заставляло всех повиноваться, и съемочная команда не стала исключением. Бормоча и щелкая языками, они собрали оборудование и вышли, но женщина в сережках успела повернуться к Еве и сказать:

– Будь добра, позвони мне попозже.

Луке понадобилось несколько секунд, чтобы привести в порядок дыхание, и лаборантка в белом халате подмигнула им.

– А я—то надеялась, что меня покажут по телевизору! – пошутила она.

Лука криво ей улыбнулся, но свирепо взглянул на Еву, как бы говоря: "С тобой я поговорю позже". Она почувствовала себя школьницей, которую вызвали к директору. Но весь гнев Луки прошел, как только лаборантка начала водить сканером по животу и расплывчатые пятна серого и черного начали приобретать очертания.

– Вот и мы, – сказала лаборантка, – две ручки и две ножки – отлично. А вот сердце. Видите, как оно бьется?

Наступила тишина, все затаили дыхание.

– Ой, смотрите, – воскликнула лаборантка, – он сосет большой палец!

– Он? – вскричал Лука.

– Ой, простите! Мы всегда говорим «он». Просто привычка, знаю, что не стоит этого делать. Хотите узнать пол своего ребенка? – спросила она небрежно.

Лука и Ева одновременно подняли вверх глаза.

– Нет, – хором сказали они, их глаза встретились, и в этом было что—то объединяющее.

Но когда лаборантка протерла насухо ее живот и велела одеваться, Ева почувствовала себя неловко.

Лицо Луки казалось задумчивым и даже напряженным. Она дотянулась до своих брюк.

– Я, пожалуй, оденусь.

– Я подожду снаружи, – коротко бросил Лука.

Одеваясь, Ева сказала себе, что он не сможет ее запугать. Не сможет. Она допускала, что он был зол, даже разгневан, но он не имел права указывать ей, как жить. Она вздохнула, с трудом натягивая брюки. Пока все шло гладко. До сего момента он вел себя как ангел, спустившийся с небес, – посещал все врачебные сеансы и очаровал половину персонала больницы. Он прилетал к ней по первому сигналу, как будто летел не из другой страны, а всего лишь с южного побережья на северное.

  38