219 
В газетах помещу всё, что понадобится поместить. — «Теперь надо действовать непременно и в газетах и у Ваших знакомых», — писал Семенкович. Вскоре он написал заметку, которая при содействии Чехова была напечатана в «Новом времени». См. письмо 1833 * и примечания к нему * .
…едва ли я соберусь к гр. Орлову-Давыдову. — Семенкович писал: «Графиню Орлову-Давыдову мы перетянули на нашу сторону — она подписалась и дала 100 руб. Черевин послал графу в Петербург и хорошо бы было, если бы Вы побывали в его конторе или увидели его лично и уговорили (?) бы, чтобы он дал денег и свое влияние».
1764. М. П. ЧЕХОВУ
15 октября 1896 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: отрывок — в воспоминаниях М. П. Чехова — «Ежемесячный журнал для всех», 1906, № 7, стр. 412; полностью — Письма, т. IV, стр. 481.
Год устанавливается по упоминанию о предстоящей премьере «Чайки» в Александринском театре и по почтовым штемпелям: Петербург, 16 октября 1896; Ярославль, 17 октября 1896.
Мифа — так произносил имя М. П. Чехова И. И. Левитан, который не выговаривал буквы «ш».
Твоя пьеса разрешена… — Шутка в одном действии М. П. Чехова (М. Богемского) «Ваза» разрешена цензурой 7 октября 1896 г.
Твой прежний водевиль… — «За двадцать минут до звонка». См. письмо 1749 * и примечания к нему * .
Свой новый водевиль… — «Ваза».
Комиссаржевская играет изумительно. — Чехов присутствовал накануне, 14 октября, на репетиции «Чайки». И. Н. Потапенко вспоминал: «На одну из следующих репетиций Чехов пришел к самому началу и, когда его увидели актеры, на сцене произошло то непонятное и не поддающееся объяснению явление, которое знакомо только актерам и, может быть, только русским: чудо, иногда спасающее совсем проваливающуюся пьесу; без предварительного уговора — общий подъем, коллективное вдохновение, незримо сошедшие с неба огненные языки.
Все подтянулись и начали играть. У незнающих ролей уточнился и обострился слух, и они улавливали каждый шорох, вылетавший из суфлерской будки. Появился рисунок, даже что-то общее, что-то похожее на настроение.
Когда же вышла Комиссаржевская, сцена как будто озарилась сиянием. Это была поистине вдохновенная игра.
В последней своей сцене, когда Нина ночью приходит к Треплеву, артистка поднялась на такую высоту, какой она, кажется, никогда не достигала. В зале не было публики, но был Чехов; она играла для него одного и привела его в восторг. Было что-то торжественное и праздничное в этой репетиции, которая, несомненно, была чудом. Александринские актеры доказали, что при известных условиях они могут достигать высочайшего подъема.
И куда девалось унылое настроение, с которым Чехов уходил из театра после предыдущих репетиций! Исчезли все сомнения!» (Чехов в воспоминаниях, стр. 354–355). Но на генеральной репетиции, состоявшейся 16 октября, по словам Потапенко, «вдохновения уже не было»: «Что-то как будто переломилось, словно артисты, дав слишком много на той репетиции, надорвали свои силы <…> Чеховские люди всё больше сбивались на александринских. Актеры, которые так вдохновенно на той репетиции отошли от себя, как будто забыли, как это они сделали. Дорогу занесло снегом, и пришлось идти ощупью, как попало» (там же, стр. 355).
На репетиции, состоявшейся 15 октября, Чехов не был. О ней записала в дневнике С. И. Смирнова-Сазонова: «Была на репетиции „Чайки“ <…> Репетиция без автора, без декорации и без одного актера. Писарев болен — а послезавтра первое представление. Конец еще не слажен, пьеса идет чуть ли не с трех репетиций. Давыдов и Николай <Сазонов> защищали Комиссаржевскую от Карпова, который по своей неопытности заставляет ее вести главную финальную сцену у задней кулисы, загородивши ее столом. Давыдов уверяет, что это говорящая голова. Много было разговоров о том, можно ли в простыне выходить на авансцену. — Карпов подсел ко мне, но когда я ему сказала, что пьеса плохо срепетована, ушел и больше не возвращался» (ИРЛИ; ЛН, т. 87, стр. 309).
29-го земское собрание ~ будет разговор о дороге. — См. письмо 1763 * и примечания к нему * .
Моей незаконной и непочтительной дочери… — См. примечания к письму 1720 * .
219 
