КОРОЛЕВА УМЕРЛА – ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЕВА!

Я испила полную чашу горя и унижения. Ждать ребенка, которого не было! Страшно было представить себе, что судачат сейчас обо мне мои подданные на улицах, дома, в пивных…

Филип же если и был разочарован, то не показывал виду. Он держался как обычно, но все чаще говорил, что должен ехать к отцу.

– Конечно, – соглашалась я, – вы ведь не виделись со дня нашей свадьбы.

– У императора – важные дела, и мне надо быть рядом.

В его взгляде промелькнула неприязнь. Не может быть! – подумала я. Неужели он охладел ко мне? Нет, он, как и я, ждал ребенка, а теперь… думает, что я бесплодна. Да, я некрасива, немолода, но в постели, как любовница… я ему нравилась? Откуда мне знать – мы об этом никогда не говорили. Он никогда не упоминал и о своей бывшей жене. Я вспомнила сплетню, будто в те годы он с друзьями частенько по ночам хаживал в город, переодевшись в простое платье.

Если бы я родила сына… При этой мысли в памяти живо возникла моя мать – наши судьбы оказались схожи.

– Я должен ехать, – сказал Филип, – я поклялся отцу, что приеду сразу… после рождения ребенка.

– Но, – ответила я сдавленным голосом, – у нас еще может быть ребенок.

– Тебе много пришлось пережить, – сказал он, – необходимо отдохнуть. Нельзя подвергать себя новому испытанию, даже если…

Я поняла, что он хотел сказать: «Если ты не бесплодна».

И с новой силой ощутила горечь унижения.

– Я вернусь… при первой возможности, – сказал он как-то неуверенно.

– Филип! – воскликнула я в отчаянии. – Но ты любишь меня?

Мне надо было знать правду, о которой до сих пор я старалась не думать.

– Ты – моя жена, – после небольшой паузы ровным голосом ответил он. – Естественно, я тебя люблю.

Мне стало немного легче. Пусть едет, говорила я себе, ведь если он останется против своей воли, его будет мучить тоска. Я поставила себя на его место – мне было бы тяжко жить вдали от родины.

– Я вернусь, – обещал он уже как можно мягче.

– Дай Бог, чтобы скорей, – упавшим голосом отозвалась я.

* * *

Несмотря на его уверения, я была полна дурных предчувствий.

Настал день отъезда. Из Хэмптон-Корта королевский кортеж двинулся в Лондон. Оттуда на барже нам предстояло доехать до Гринвича. В столице в этот день было особенно многолюдно – праздновался день св. Варфоломея с традиционным ярмарочным гуляньем. Из кареты я наблюдала, как встречает меня народ: внешне лояльно, но не сердечно, как в былые времена. Никогда еще я не чувствовала себя такой подавленной. В эти минуты я снова – в который раз! – подумала, что с радостью отдала бы корону за обыкновенное счастье быть женой и матерью.

Ловя на себе любопытные взгляды горожан, я думала о той невероятной истории, которую недавно услышала: будто бы некая Изабелла Молт, жившая в Хорн Эллей, родила красивого здорового мальчика как раз тогда, когда я ждала ребенка, и ей якобы предложили огромные деньги за то, чтобы она отдала мальчика королеве, объявив всем, что он умер.

Слухов было множество, один другого невероятнее. Но самое печальное, что им верили.

Елизавета ехала на барже по реке с другой половиной свиты. Я специально разделила провожавших таким образом, чтобы ее не было с нами, зная, что ее молодость и красота привлекут ненужное внимание.

Мы с Филипом пересели на баржу на причале возле Тауэра, и весь путь до Гринвича я простояла на палубе рядом с ним.

Тут же находились и члены Совета. Уже стемнело, что было очень кстати – не видно было моего измученного, печального лица. В свете факелов лицо Гардинера показалось мне смертельно бледным.

Настали минуты прощания.

Филип поцеловал каждую из моих придворных дам. Потом – меня, очень нежно. На лице его застыло выражение грустной обреченности, как у человека, который поставлен перед печальной необходимостью – ехать против собственного желания.

Я с трудом сдерживала слезы, боясь, что заметит Филип – он терпеть не мог, когда я плакала.

  155