Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
119 
– Почему твой голос печален, Пантизилия? И щеки твои мокры… Почему ты плачешь?
– Потому что… Потому что вы так прекрасны, мадонна! Вы скоро родите, появится новая жизнь… плод вашей любви. Это так прекрасно, и потому я плачу.
– Дорогая Пантизилия! Но сначала будут боли, и, признаюсь, я побаиваюсь.
– Не бойтесь, мадонна. Боль придет и уйдет… А потом наступит блаженство.
– Останься со мной, Пантизилия, останься навсегда, ты обещаешь?
– Если мне позволят.
– А когда дитя родится и когда у нас будет свой маленький домик, ты переедешь к нам. Только, Пантизилия, если малыш будет слишком уж сильно тебя любить, я буду ревновать!
Пантизилия разрыдалась.
– Я плачу потому, что все так хорошо, – лепетала она, всхлипывая, – слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Прибыла повитуха. Она была в маске, ее сопровождали двое мужчин, также в масках. Они остались за дверью спальни Лукреции, а повитуха подошла к ее постели.
Она осмотрела Лукрецию и отдала приказания Пантизилии. И все время, пока у Лукреции длились схватки, за дверью сидели двое мужчин в масках.
После родов Лукреция, совершенно обессилевшая, уснула, а, проснувшись, попросила принести ей ребенка. Его положили к ней на руки.
– Мальчик, – сказала Пантизилия.
– Я сейчас умру от счастья, – шептала Лукреция. – Мой сын, мой сын… Почему здесь нет Педро? Он был бы так рад увидеть своего сынишку, разве нет? Пантизилия, приведи ко мне Педро!
Пантизилия кивнула.
– Скорей, скорей приведи! Повитуха подошла к постели и сказала:
– Мадонна очень устала, ей надо отдохнуть.
– Но я не хочу, чтобы вы уносили от меня сыночка! Я успокоюсь, только когда здесь будет его отец!
– Вашу горничную сразу же пошлют за отцом ребенка, – уверила ее повитуха. Она повернулась к Пантизилии – Наденьте плащ и отправляйтесь.
– Но я не знаю, где он!
– Вас к нему отведут.
Лукреция улыбнулась Пантизилии, и в глазах маленькой горничной сверкнула радость.
– Я бегу! – закричала она. – Бегу!
Лукреция проводила ее взглядом, а повитуха склонилась над кроватью:
– Мадонна, мне надо сейчас взять у вас ребенка. Ему следует спать в колыбельке. А вам нужен отдых. У меня есть специальное питье, после него вы крепенько уснете, потому что вам надо поскорее восстановить свои силы.
Лукреция выпила варево, поцеловала покрытую светлыми волосиками головку ребенка, отдала его повитухе и откинулась на подушки. Через минуту она уже спала.
Когда Пантизилия вышла из спальни Лукреции, один из сидевших у дверей мужчин встал и подошел к ней.
– Следуйте за мной, – приказал он, и они вышли из дворца во двор, где их поджидала оседланная лошадь.
Уже стемнело, и лишь луна освещала улицы, по которым скакали всадник и сидевшая у него за спиной Пантизилия. Они выехали из квартала бедноты, приблизились к реке.
На самом берегу человек натянул поводья, конь встал.
– Какая прекрасная ночь, Пантизилия, – сказал он.
Она глянула на бежавшую по воде лунную дорожку и подумала: да, прекрасная. Все казалось ей таким красивым, потому что она была счастлива. Ее хозяйка благополучно разрешилась от бремени, скоро она привезет к Лукреции Педро. Она думала о том, какое счастливое их ждет будущее.
– Да, – ответила она, – чудесная ночь. Но поторопимся. Хозяйка моя с нетерпением ждет Педро Кальдеса.
– Нам некуда спешить, – ответил неизвестный. – Твоя хозяйка сейчас будет спать. Она устала.
– Но я хотела бы как можно скорее попасть туда, куда мне надлежит попасть!
– Хорошо, хорошо, Пантизилия. Человек спешился.
– Куда вы направляетесь?! – воскликнула Пантизилия. Он промолчал и помог ей слезть с коня. Она оглянулась в поисках хижины, где мог бы скрываться Педро, но ничего не увидела.
Человек сказал:
– Какая ты маленькая, Пантизилия, и какая юная! Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Она была удивлена, но не без приятности – давно уже ее вот так не целовали мужчины.
Она засмеялась и нежно произнесла:
– Сейчас не время. Поскорей доставьте меня к Педро Кальдесу.
– Ты сама этого хотела, Пантизилия, – сказал человек. Он мягко возложил руки ей на голову, затем погладил ее ушки. Она подняла к нему голову, взглянула ему в лицо, но он не смотрел на нее – казалось, он не может оторвать взора от освещенной луной реки. Глаза у него были совсем как стеклянные, и вдруг Пантизилию охватил ужас.
Она поняла, поняла все в одно мгновение – последнее мгновение своей жизни.
119 
