очень нудно 
7 
В такой романтической обстановке мы с Акселем могли быть ближе, чем всегда. Мы могли коснуться друг друга, могли даже поцеловаться. В белых одеяниях, в сумерках той волшебной ночи можно было поверить, что мы находимся в ином, фантастическом мире, где отсутствуют долг и реальность.
Когда начался ужин, мы больше не могли быть вместе. Я переходила от столика к столику, наблюдая за тем, чтобы моим гостям досталась дичь, которую король убил на охоте, а также осетры, фазаны и все другие деликатесы. Все было так, как я хотела. Несмотря на все великолепие — а ведь никогда не было столь великолепных приемов даже при этом дворе! — мне хотелось сохранить иллюзию простоты жизни в Трианоне.
Несколько дней спустя после приема Аксель и я вместе с Густавом и другими придворными и лицами из окружения шведского короля смотрели, как Полатр де Разье и человек по имени Пруст высоко поднялись над нашими головами на воздушном шаре. Шар назывался «Мария Антуанетта». Я с трудом могла поверить своим глазам. И другие находились под большим впечатлением, ожидая неминуемой катастрофы, но шар пролетел от Версаля до Шантийи и дал повод поговорить о чудесах науки.
Однако я больше думала об Акселе и о том, что вскоре нам предстояло еще одно расставание, а каждое следующее становилось труднее предыдущего. Мне захотелось подарить ему что-нибудь на память. Я преподнесла ему маленький календарь, на котором написала: «Вера, Любовь, Надежда — навеки с нами».
Он вернулся в Швецию со своим королем. Мадам Виже де Брюн рисовала мой портрет. Это была очаровательная элегантная женщина. Мне нравилось разговаривать с ней, когда она работала. Я наблюдала, как на полотне постепенно вырисовывается картина. Однажды я спросила:
— Если бы я не была королевой, можно было бы сказать, что я выгляжу высокомерной. Вы не думаете так?
Она уклонилась от ответа, а могла бы ответить, что, по мнению многих, я выгляжу высокомерной и надменной. Недовольная нижняя губа, которая была замечена еще в ту пору, когда моя внешность оживленно обсуждалась французскими посланниками при дворе моей матушки, стала более резко выраженной. Это была наследственная черта моих габсбургских предков. Я рассказала мадам де Брюн об этом, она же с улыбкой заметила, что не может воспроизвести цвет моего лица.
— У вас такая чистая, такая безупречная кожа, что я никак не могу подобрать нужные краски.
Лесть королеве? Но у меня действительно был прекрасный цвет лица, и было бы ложной скромностью отрицать это.
В это время в Париже и в Версале оживленно обсуждались мои платья. Обнаружилось, что за одно из них я уплатила шесть тысяч ливров. Мадам Бертен брала дорого, мне было известно об этом, однако она была самой прекрасной портнихой Парижа, была модельером моих платьев и моих шляп. У меня были свои швеи, специальные портнихи по шитью одежды для верховой езды и пеньюаров, были изготовители обручей для кринолинов, специалисты по небольшим воротничкам из меха и кружев, специалисты по воланам и оборкам и нижним юбкам.
Разговоры о моем расточительстве были очень популярны, поэтому я решила, что мадам Виже де Брюн должна нарисовать меня в галльской одежде, то есть в свободной блузке, какую носят креольские женщины. Она была простой, как ночная рубашка, и шилась из дешевого батиста.
Картина получилась хорошая и была показана на выставке. Люди толпами собирались вокруг нее. Вскоре стало ясно, что все, что я делаю, не правильно.
— Королева играет под горничную, — комментировали одни.
— Она стремится разорить торговцев шелком и ткачей Лиона и помочь торговцам мануфактурой из Фландрии. Разве они не являются подданными ее братца?
А наиболее существенным, подрывающим мою репутацию комментарием оказалась корявая надпись под портретом в выставочном зале:
«Франция с австрийским лицом, опустившаяся до того, чтобы покрыть себя тряпкой».
Глава 2. Бриллиантовое колье
Кардинал использовал мое имя, как подлый и грубый обманщик. Возможно, что он поступил так под давлением обстоятельств и срочной потребности в деньгах и верил, что сможет рассчитаться с ювелиром и никто ничего не узнает.
Из письма Марш Антуанетты к императору Иосифу
Жил один человек, имя которого было у всех на устах. Писатель Бомарше, автор пьесы «Женитьба Фигаро», которая вызвала огромный интерес при дворе и, я полагаю, в стране. У автора возникли трудности с постановкой пьесы на сцене, поскольку лейтенант полиции, мировые судьи, хранитель печати и — довольно странно — король придерживались мнения, что ее показ не принесет стране никакой пользы.
7 
