Убийство. Эпизод второй

Под утро я наконец заснул. А пробудил меня яркий свет, проникавший в комнату сквозь щель между ставнями. Я посмотрел на часы, лежавшие у изголовья. Десять часов! Я вскочил.

В большом городе шумно всегда, и как бы поздно ни ложился я спать, я никогда не валялся в постели до десяти. А сейчас в новом месте заспался и чувствовал себя неловко.

Быстро раскрыв окно и ставни, я прислушался к доносившимся с улицы звукам. В комнату вошла Харуё:

– Доброе утро! Не беспокойся, Татт-тян. Осима уберет ставни.

– Доброе утро. Сегодня я до безобразия заспался…

– Ну естественно! Ты же очень устал. И, боюсь, я своим дурацким рассказом утомила тебя. Хорошо спалось?

– Хорошо, спасибо.

– Наверное, ты долго не мог заснуть: глаза красные, Не надо было мне рассказывать всякие глупости. Но, надеюсь, ты не бегал проверять засовы?

Перед сном Харуё просила, если замечу что-то странное, сразу сообщить ей. Сегодня она мне напомнила об этом, и думаю, эта просьба была не формальностью, а искренним выражением участия ко мне. И это было очень приятно.

Сначала Харуё показала мне свою комнату, а потом принесла завтрак.

– А как бабушки?

– Они ведь старенькие, просыпаются очень рано. Уже давно поднялись. И ждали, когда ты проснешься.

– Как мне перед ними неудобно…

– Ну что ты!.. И не надо по поводу каждой мелочи извиняться. Здесь твой дом, ты должен чувствовать себя свободно. Мне очень хотелось бы, чтобы ты подольше пожил с нами.

Не скрою, я был глубоко признателен за доброжелательность и теплоту. Я молча поклонился ей, а она, опять зардевшись как дитя, опустила глаза.

Я думал, что она прихватит с собой карту, о которой говорила вчера вечером, но она, похоже, забыла про нее, а я не стал напоминать. Торопиться некуда: я ведь еще не собираюсь уезжать.

После трапезы Харуё, смущаясь, проговорила:

– Бабушки ждут нас, они обязательно хотят сегодня познакомить тебя со старшим братом.

– Хорошо, иду.

Собственно говоря, речь об этом шла еще вчера вечером, и я был морально готов к этой встрече.

– Когда увидишься со старшим братом, постарайся ничему не удивляться и быть посдержанней, – с усилием выговорила Харуё. – Он совсем не вредный человек, но уже давно прикован к постели, и общаться с ним нелегко. К тому же сегодня придет еще и Синтаро Сатомура.

Должен признаться, последнее известие меня не слишком обрадовало.

– Синтаро наш двоюродный брат, но и бабушки, и старший брат не любят его, а почему – не знаю. У брата при появлении Синтаро сразу же резко портится настроение. Но сегодня ты в центре внимания, опасаться нечего. А с Синтаро так или иначе встретиться надо, и я пригласила его. Пообещал прийти с Норико-сан.

– Больше никого не будет?

– Еще придет дядя, Куно Цунэми. Он двоюродный брат отца.

– Он врач, правильно?

– Совершенно верно. Ты уже всех знаешь! Мияко рассказывала?

– Нет, в автобусе мы встретили торговца лошадьми Китидзо, от него я и узнал кое-что о господине Куно.

– А-а, от Китидзо… – Харуё нахмурилась. – Осима сказала мне, что вчера тебя очень неприветливо встретили. Я при первом же удобном случае постараюсь поговорить с соседями, чтобы подобного не повторялось. Но и ты, пожалуйста, будь осторожнее. Местные – народ упрямый, хотя совсем не плохой.

– Да-да, я все понимаю. – Ну пойдем, я провожу тебя к Куя-сан. Брат лежал в своей комнате позади гостиной. В комнате царил полумрак. Мое внимание привлекли чудесные белые гортензии в саду за окном.

Как только Харуё открыла дверь в комнату Куя-сан, отвратительный и хорошо знакомый запах ударил мне в нос, заставив меня непроизвольно попятиться. Когда несколько лет назад мой приятель умирал от гангрены легких, в его комнате стоял точно такой же нестерпимый запах. Туберкулез легких вполне поддается лечению, а вот гангрену излечить невозможно.

Вспомнив, что бабушки сомневались, протянет ли Куя-сан до осени, я подумал, что их приговор, хоть и не слишком человечен, но, по всей видимости, верен.

Голова Куя покоилась на подушке; когда мы вошли, он приподнялся и посмотрел на нас. Взгляды наши на мгновение встретились, и в его глазах блеснула искорка. После чего губы расплылись в загадочной улыбке, а голова снова опустилась на подушку.

Брат был старше меня на тринадцать лет, значит, в этом году ему должен исполниться сорок один год, но из-за крайней худобы или из-за болезни он выглядел старше, на все пятьдесят. Печать смерти, показалось мне, лежала на всем его облике, но при этом в лице было что-то, говорящее о мужественном характере. Создавалось ощущение, что он поглощен не столько тем, чтобы выжить, сколько борьбой с неведомым противником, и проявляет при этом недюжинную волю. Однако что же скрывается за его загадочной ухмылкой?

  24