очень нудно 
4 
– Ладно, ладно. До завтра. Я тебя люблю, Ливия.
Голос Ливии мигом переменился, она тут же проснулась и заволновалась.
– А? Что случилось? Что случилось, Сальво?
– Ничего, а что должно было случиться?
– Ну нет, дорогой мой, чего-то ты темнишь. Тебе придется делать что-то опасное? Не заставляй меня тревожиться, Сальво.
– Ну как это такие дурацкие мысли тебе только приходят в голову?
– Скажи мне правду, Сальво.
– Я ничего опасного не делаю.
– Не верю.
– Да почему, господи боже ты мой?
– Потому что ты мне сказал: я тебя люблю, а с тех пор, как мы с тобой знакомы, ты говорил это только трижды, я считала, и каждый раз по какому-нибудь особому поводу.
Не было иного способа увильнуть от вопросов Ливии, как закончить разговор, иначе это продолжалось бы до утра.
– Пока, милая, спокойной ночи. Не выдумывай глупостей. Пока, я должен опять уходить.
Ну и как теперь убить время? Он постоял под душем, прочитал несколько страниц книги Монтальбана, мало чего понимая, послонялся из комнаты в комнату, то поправляя висевшую криво картину, то перечитывая какое-нибудь письмо, квитанцию, какую-нибудь запись для памяти, а то трогая все, что попадалось под руку. Потом опять принял душ, побрился, порезав при этом подбородок. Включил телевизор и тут же выключил, тот вызвал у него тошноту. Наконец время подошло. Уже готовый к выходу, он захотел положить в рот печенюшку. И с неподдельным изумлением заметил, что пакет на столе открыт и что на картонном подносике нет больше ни одной штуки. В волнении он съел все, сам того не заметив. И, что было всего хуже, даже не получил удовольствия.
Глава вторая
Монтальбано повернулся медленно, словно преодолевая натиск захлестнувшей его ярости, вызванной тем, что он, словно новичок, дал потихоньку подойти к себе сзади. Как он ни прислушивался, ему не удалось уловить ни малейшего шороха.
«Один ноль в твою пользу, козел», – подумал он.
Хоть он никогда и не видел Тано живьем, но узнал его сразу: от фоторобота, составленного несколько лет назад, Тано отличали борода и усы, но глаза были все те же, безо всякого выражения, «как у статуи», по образному определению Джедже.
Тано Грек слегка поклонился, и не было в этом его жесте даже и самого отдаленного намека на насмешку, на издевку. Машинально Монтальбано ответил полупоклоном. Тано закинул голову назад и засмеялся:
– Как есть японцы, эти солдаты с саблей и с доспехом. Как их там?
– Самураи.
Тано развел руки, можно было подумать, что он собрался прижать к груди стоявшего перед ним человека.
– Приятно познакомиться самолично со знаменитой личностью комиссара Монтальбано.
Монтальбано решил отбросить церемонии и пойти немедленно в атаку, чтоб было понятно, каков истинный смысл этой встречи.
– Не знаю, много ли удовольствия вам доставит знакомство со мной.
– Первое удовольствие, меж тем, вы мне уже щас доставляете.
– Не понимаю.
– На «вы» меня называете, это мало, по-вашему? Я кучу легавых перевидал, и ни одного-единственного не было, чтоб мне выкал.
– Вы, я надеюсь, отдаете себе отчет, что я представляю закон, а вы опасный преступник, скрывающийся от правосудия, и за вами числится несколько убийств? И теперь мы стоим лицом к лицу.
– Я без оружия. А вы?
– Я тоже.
Тано опять закинул голову назад и расхохотался во все горло.
– Не было разу, чтоб я в людях ошибался, ни в жизнь!
– Безоружный вы или нет, а я должен арестовать вас.
– Вот он я, комиссар, как раз чтоб вы меня арестовали. Нарочно хотел с вами встретиться.
Он говорил правду, сомнения не было, но именно эта прямота и заставляла Монтальбано держаться настороже, потому как он не мог взять в толк, к чему Тано клонит.
– Можно было прийти в комиссариат с повинной. Здесь или в Вигате, все равно.
– Да нет, дохтур вы мой дорогой, это не все равно, и я удивляюсь на вас, грамотного, даром что читать-писать умеете – слова-то ведь не одни и те же. Я даюсь меня арестовать, а не то, что сам прихожу с повинной. Спинжачок-то возьмите, пошли в доме поговорим, а я пока дверь отопру.
Монтальбано сдернул пиджак с ветки, перекинул через руку и вошел в дом следом за Тано. Внутри было совершенно темно, Грек засветил керосиновую лампу, знаком показал комиссару, чтоб тот садился на один из двух стульев, стоявших подле маленького стола. В комнате была раскладушка с одним только голым матрасом, ни подушки, ни простынок; застекленная полка, внутри бутылки, стаканы, галеты, тарелки, пачки макарон, томатная паста, банки консервов. Еще была плита, топившаяся дровами, на ней – кастрюли и кастрюльки. Ветхая деревянная лестница вела на второй этаж. Но глаза комиссара остановил гад куда более опасный, чем ящерица, спавшая в бардачке его машины: самый настоящий ядовитый змей дремал стоя, прислонившись к стене, рядом с раскладушкой, – автомат.
4 
