Последние отзывы

  64  

     — Она бы, наверное, не отказалась, — ответил Фрэнк, покончив с едой. — Но ее мама — доктор в клинике. Той самой, где я работаю медбратом, — добавил он и увидел, как Стивен прыснул в кулак. Стивен по-прежнему считал, что «медбрат» — это очень смешно. — И когда она уезжает надолго, клинику начинает немножко лихорадить. — Он снова почувствовал укол совести. То же самое можно было бы сказать и о его отъезде.

     — Ага, — быстро рассудил Стивен, — значит, ехать придется нам. — Он всем корпусом развернулся к матери. — Можно, ма? Пожалуйста.

     Фрэнк умеет подставлять, подумала Донна. Из-за него она снова должна выглядеть тираном. Искоса глянув на Фрэнка, она неуверенно пожала плечами.

     — Может быть. Когда-нибудь.

     Уклончивый тон многое сказал Фрэнку. Больше, чем он хотел бы.

     — Эй, Фрэнк, мама взяла для нас новый видик. С тем накачанным парнем, — возбужденно сообщил Тейлор, выходя из-за стола.

     — Знаешь, — весело подсказала Лиза, — тот, у которого фамилия такая же большая, как плечи.

     — Здорово, — попытался изобразить энтузиазм Фрэнк. — Только давай попозже, ладно? Я хочу помочь вашей маме с посудой.

     Стивен уже соскальзывал со стула с гибкостью, доказывающей, что в его возрасте наличие костей вовсе не обязательно.

     — Ладно. Пойдем, Тей, я покажу тебе, как останавливать картинку.

     — Замораживать картинку, Ставень. И я научился этому раньше тебя. — Тейлор поспешил за братом.

     Лиза оглянулась через плечо, выходя вслед за мальчиками.

     — Ведите себя хорошо. — Она обращалась к Донне и Фрэнку, а не к Тейлору и Стивену.

     На мгновение в кухне воцарилась тишина, составлявшая резкий контраст с происходящим в соседней комнате. Донна собрала тарелки и отнесла в раковину, чтобы ополоснуть. Почему-то у нее напряглись плечи. Жизнерадостное настроение последних дней исчезло. Она держалась за него, за смех, который Фрэнк внес в ее жизнь, потому что знала: все это временно и не накладывает на нее никаких обязательств. Это было безопасно и чудесно.

     А сейчас, похоже, кончалось.

     Она чувствовала приближение этого момента. Знала, что его не миновать. Но теперь, когда он пришел, внутри разрасталась пустота, угрожающая поглотить ее целиком.

     Донна спросила, стоя спиной к Фрэнку:

     — Ты уезжаешь, да?

     Она говорила так тихо, что Фрэнк не понял, что она чувствует.

     — Да.

     Последняя тарелка вымыта. Она рассматривала струю воды, разбивающуюся о пальцы, будто зрелище чрезвычайно ее интересовало. Будто внутри ее не воцарялся хаос.

     — Когда?

     — Завтра утром. Я позвонил Джинни сразу после игры. — Он просунул руку и закрыл воду.

     Донна подняла к нему глаза, и сердце заколотилось в самом горле.

     — И?..

     — Я не застал ее.

     Донна повернулась к нему. Его глаза искали в лице женщины следы волнения. Неужели его отъезд ей совершенно безразличен? Нет, для нее это важно. Он точно знал. И все же между ними оставался барьер, стена, которую он не мог пробить, как ни пытался. Что делать? Время уходило.

     — Она была еще в клинике. Все это время она задерживается в клинике до вечера. Я говорил с Молли и узнал, что Джинни приходится работать гораздо больше, чем обычно, что сестры, присылаемые агентством, не справляются. Шейн сказал, что сейчас у них вообще нет ни одной.

     Донна проскользнула мимо него и взяла кухонное полотенце. Она тщательно вытирала руки, будто это было для нее сейчас самым важным. Будто внутри у нее не шла ожесточенная борьба. Наконец она глубоко вздохнула.

     — Разумеется, тебе лучше вернуться домой.

     Он не верил своим ушам. Ее голос звучал совершенно бесстрастно. Ни следа сожаления. Ничего.

     — Вот так взять и уйти?

     Донна сглотнула, пытаясь увлажнить пересохший рот. Пытаясь проглотить поднимающиеся в горле слезы. Она заставила губы сложиться в улыбку.

     — Нет, лучше будет воспользоваться самолетом.

     Черт возьми, зачем она это делает?

     — Сейчас не лучшее время для шуток.

     Она отшвырнула полотенце, злясь на себя за то, что попала в плен двух разных миров: хочет его и боится этого желания. Страх привязанности и боли, неизбежно следующей за ней, имел над ней слишком большую власть, из-под которой ей уже не вырваться.

     Даже ради него.

  64