58 
Досадуя на себя за свою несдержанность, а также на Торна и Гая за долгое отсутствие, она ходила из утла в угол, с нетерпением ожидая появления своего викинга. Длинные юбки постоянно путались при ходьбе, и ей приходилось то и дело отбрасывать их движением ноги.
Прошел час, потом другой. Розалин уже начинало казаться, что Гай пошел совсем не затем, чтобы искать Торна. Он, верно, так разозлился на нее, что решил оставить ее на все утро в этом шатре, изнемогающую от жары и духоты. Солнце медленно поднималось над горизонтом и постепенно превращало палатку в раскаленную печь.
К полудню она взмокла от жары в закрытом платье, да к тому же голодный желудок уже давал о себе знать. Это отнюдь не улучшило ее настроения, и поэтому, как только Торн вошел в палатку, она обрушила на него гряд упреков.
Она даже не дала ему рта раскрыть — так велики были ее ярость и раздражение.
— Где тебя черта носили? Как ты осмелился привести меня сюда, а потом бросить? Если бы я не была знакома с обычаями вашего времени, я бы попала в серьезную передрягу сегодня ут…
Она внезапно остановилась на середине фразы, так как он схватил ее за обе руки, приподнял над землей и несколько раз хорошенько встряхнул. Розалин от неожиданности забыла, что хотела ему сказать, и лишь беспомощно болтала ногами в воздухе. Но он не замедлил напомнить ей ее прегрешения.
— А как ты осмелилась покинуть шатер, когда тебе это строго-настрого запретили? Тебе что, наплевать на себя? Да понимаешь ли ты, что могло случиться?
— Можешь не продолжать, — холодно отрезала она. — Я прекрасно представляю, что могло случиться, если бы сэр Ренар не пришел мне на помощь. Но я бы не попала в такую переделку, если бы ты был рядом, когда я проснулась. Мы очутились здесь вдвоем и должны быть все время вместе. Торн, разве не так мы договаривались? Или ты считаешь, что можешь делать все, что тебе вздумается, а я буду предоставлена самой себе? Приставил ко мне этого маленького наглеца, который командует мной, как девчонкой!
— Наглеца?
— Да я говорю об этом мальчишке. Гае, — сказала Розалин и холодно добавила:
— Уж не думал ли ты, что я буду исполнять приказания тинейджера?
Торн снова встряхнул ее, но Розалин и не думала сдаваться. Все еще болтая ногами в воздухе, она гневно нахмурилась и уставилась ему в лицо бешеным взглядом. В его руках она чувствовала себя беспомощным ребенком: он был гораздо выше и сильнее ее и обращался с ней так, как в ее времени никто бы не стал обращаться со взрослой женщиной.
Хотя слово «тинейджер» было ему, по всей видимости, незнакомо, он понял, что речь идет о Гае.
— Я надеялся, что у тебя хватит здравого смысла прислушаться к его словам, — заявил он. — Гай получил от меня подробные указания, касающиеся твоей безопасности. Разве он не предупреждал тебя, что ты не должна выходить из шатра?
— Он только сказал что-то насчет того, что должен охранять меня до твоего прихода.
При этих словах Торн так грозно нахмурился, что у Розалин душа ушла в пятки. Она поняла, что ее жалкая попытка оправдаться его совершенно не убедила. Оба они знали, что она не должна была покидать палатку и все же сделала это вопреки запрету.
Торн не стал с ней спорить, а только холодно заметил, чеканя каждое слово:
— Впредь ты должна выполнять мои указания, от кого бы они ни исходили. Из-за твоего упрямства я теперь оказался в долгу у того, кому меньше всего желал бы быть обязанным.
Так вот почему он так взбешен, а вовсе не потому, что она чуть не попала в лапы к насильникам! Эта мысль причинила ей боль, но она не подала виду и насмешливо промолвила;
— Подумаешь, какая беда!
За эти слова Торн встряхнул ее изо всей силы. Розалин запоздало подумала, что ей следовало бы попридержать свой язык, пока он не опустил ее на землю. Долго он собирается ее так держать? Она уже хотела спросить его об этом, но он продолжил:
— Да, для тебя это беда, а знаешь почему? Потому что он скоро узнает, что ты мне не супруга, а наложница.
Розалин прекрасно знала значение этого слова — оно было эквивалентом «любовницы», а подобные дамы никогда не пользовались особым уважением — ни в средние века, ни в XX столетии. Несказанно оскорбленная, она прямо-таки взвизгнула от ярости:
— Что ты сказал?! Да как ты осмелился!., — И он теперь имеет полное право просить у меня в награду за свою услугу… тебя.
— Он… он не посмеет! — запинаясь, выкрикнула она. Потом перевела дух и заметила, вложив в свои слова все свое презрение:
58 
