Саманта поднялась с застеленной кровати. В комнате было прохладно, но она не ощутила холода пола, потому что на ногах были домашние туфли из мягкой кожи. Спать в туфлях, о Боже!
Быстро сбросив зеленое в полоску платье, Саманта надела бежевую юбку из оленьей кожи и строгую желтую блузку. Утро было прохладным, и она дополнила свой туалет кожаной курткой, которая очень подходила к юбке. Из всех нарядов, которые шили по ее эскизам, этот Саманта любила больше всего. В нем она ощущала себя настоящим ковбоем. Кроме того, ей казалось, что стиль костюма гармонирует с суровым местным ландшафтом. Из обуви Саманта выбрала высокие кожаные башмаки, которые также соответствовали ее воинственному облику. Револьвер в кобуре на широком ремне, который Саманта неизменно брала с собой, отправляясь на дальние прогулки, она решила пока не брать, подумав, что вид оружия может испугать отца или спровоцировать его на долгие споры. Она вернется за ним после разговора, когда все будет решено и можно будет отправиться на прогулку.
Саманта подошла к шкафу, несколькими взмахами щетки расчесала струящиеся огненные волосы и стянула их сзади узким кожаным ремешком. Вполне удовлетворенная своим видом, она повернулась, чтобы выйти из комнаты, но, машинально взглянув в окно, остановилась. Саманта смотрела в окно и не верила своим глазам. Холмистая долина до самого подножия гор была затянута густым серо-черным дымом. Горело довольно далеко. Пшеничные поля, сразу поняла Саманта.
— Черт бы их побрал! — воскликнула она, ухватившись за подоконник.
Стена дыма не стояла на месте, она двигалась вначале на юг, затем на север, распространяясь все больше и больше. Через некоторое время Саманта уже не видела ничего, кроме дыма.
Со слезами на глазах Саманта схватила ремень с кобурой, шляпу и вихрем выбежала из комнаты.
— Они подожгли поля на западе! — закричала Саманта, ворвавшись в комнату отца.
Хэмильтон был настолько оглушен, что не мог поверить. Казалось, он даже не видел, как дочь мечется по комнате, застегивая негнущимися пальцами ремень.
— Вставай! — кричала она. — Урожай спасать поздно, но там Хуан и его мальчик. Они погибнут!
Эти слова вывели Хэмильтона из оцепенения, и он вскочил с кровати.
— Я разбужу людей и оседлаю лошадей, — сказала Саманта, прежде чем покинуть комнату. — Жду тебя!
Поторопись!
— Сэм, подожди! Тебе нельзя ехать!..
Не дослушав, Саманта выбежала из комнаты. Черт, она просто не желает слушать его.
Хэмильтон проклял тот день, когда впервые позволил этим зеленым глазам властвовать над собой. С детства она была непокорным ребенком. Он ужасно баловал свою маленькую дочурку, потому что не знал, чем еще может заслужить ее любовь. И сейчас он сделает все, о чем Саманта ни попросит.
Это его вина, что Саманта так непокорна, так вольнолюбива. На лице у него появилась гримаса досады, когда он вспомнил дочь в кожаном костюме, с револьвером на бедре. Мыслимое ли дело, что она умеет стрелять даже лучше отца. У нее не должно быть желания таскать оружие, а тем более первой нестись на пожар. Саманта должна носить шелк и кружева.
Почему, черт побери, она совсем другая? Боже, как же он любит это необыкновенное дитя! С ее бешеным нравом и упрямством она стала для него всем миром. Шелдона Хэмильтон не видел с детского возраста. Это часто терзало его, и все-таки он свыкся с мыслью, что сына у него нет.
Саманта уже ускакала, когда Хэмильтон добрался до лошади. Вместе с десятью vaqueros он помчался вслед за нею.
Он не мог позволить взять с собой больше людей, потому что опасался ловушки. Пожар мог быть приманкой, приготовленной для того, чтобы лишить дом защитников. Хорошо, что Саманта с ним. Он знал, что умрет, если что-нибудь с ней случится.
Теперь, когда Хэмильтон получил письмо, он знал, что во всем повинен Эль Карнисеро. Проклятый ублюдок! Имеет наглость требовать, чтобы Хэмильтон покинул Мексику, и уверен, что ультиматум будет принят. Нет таких законов! Он наймет целую армию и ударит прямо по логову Мясника в горах. После пожара надо будет все обдумать.
Когда они подскакали к полевому лагерю, дым стал еще гуще. Спасать урожай было поздно — в этом Саманта права. Земля вокруг стала черной, пшеница уже вся выгорела. Хижины лагеря, в которых рабочие жили в течение сева и жатвы, догорали, извергая клубы черного дыма.
Под сучковатым деревом Саманта увидела Хуана, лежавшего на спине. Рядом с ним на коленях стоял его маленький сын и, не отрываясь, смотрел на отца.