очень нудно 
8 
— Ай, молодой, красивый, зачем сюда пришёл, чего ищешь — не найдёшь, а туча чёрная над головой твоей уже крылья раскрыла… — привычно загнусавила самая старая бабка, страшная как грех, с горбом, в дичайших пёстрых юбках, трёх кофтах, драном платке на разбойничий манер и с кривой трубкой в щербатой пасти. — Злой человек тебя сюда направил, нечестное дело сотворить приказал, смерти твоей хочет…
«Кто, дядя?!» — чуть было не вырвалось у меня, но, прикрыв правый глаз, я мигом прикусил язычок и сменил тон:
— Не может быть! И откуда вы только всё это знаете, лично у меня давно есть такие подозрения, но…
— А ты слезай с седла, сокол ясный, я тебе погадаю, всё как есть расскажу, поведаю!
— Всегда мечтал! — не убирая ладонь с рукояти дедовой сабли, признался я. — Слышите топот ног? Уже бегу на заветное гадание! Только денщика моего отправлю подальше с военным заданием, и тогда весь ваш, идёт?
По мимолётному движению седых бровей старухи красному от ярости Прохору быстро вернули отобранное оружие и едва ли не силой посадили на старого верного мерина…
Я пальцем подманил денщика поближе и прошептал ему на ухо:
— Беги! Забирай от табуна пятерых невзрачных лошадок и гони их к селу. Меня не жди. Бог даст, сам выберусь. А если нет… Заряди ствол серебряной пулей и пали между глаз!
— Старухе?! — сразу догадался он.
— Птицерухову, — кивнул я.
Старый казак не стал задавать лишних вопросов, но быстро сунул мне за пояс один из пистолетов. Как я помню по грохоту выстрела, палил он из второго турецкого, значит, второй ствол оставил заряженным.
— Всё. Поехал, пусть оно и не к спеху… Но ты, паря, гляди — зазря не блуди! Целься в волос, стреляй на голос, а будет туго — так надейся на друга!
Друг был один, подо мной. Бдительный арабский скакун зорко следил за дружелюбным табором, никому не веря на слово. И, по совести говоря, если б не он… если бы я всё-таки поехал на той вреднючей кобыле… было бы вообще продолжение этой таинственной истории? Как знать…
— Уехал твой соглядатай, — щербато улыбнулась старуха-цыганка. — Так уж слезай с коня, соколик, я тебе всю правду расскажу! Что было, что будет, чем сердце успокоится…
— Ох, до чего же интересно, милая бабушка, — с преувеличенной радостью откликнулся я, спрыгивая с седла. То, что на левую руку по-прежнему намотаны поводья, с первоначалу никто внимания не обратил. Как и на рукоять тульского пистолета за поясом…
— Правую ладонь давай, брильянтовый, — деловито ухмыльнулась старуха за миг до того, как холодный гранёный ствол упёрся ей в переносицу.
— С такого расстояния не промахнусь, — честно предупредил я. — А хоть ресничкой подашь знак своим — спущу курок не глядя! Чего ж тебе от меня надо, Птицерухов?
Лицо старухи-цыганки резко изменилось, теперь его исказила ничем не прикрытая дьявольская злоба. Под личиной безобидной бабки скрывался скользкий тип лет тридцати — тридцати пяти, с пошлой ухмылкой, бородкой клинышком и бегающими глазами. Рога на его грушевидной голове были аккуратно подпилены. Либо низложенный чёрт, либо колдун, продавший душу бесам, либо ещё кто, я покуда в их классификации не силён, но Катенька наверняка знает…
— Так ты, казачок, и впрямь сквозь личины видеть обучен? — уже совершенно мужским басом спросила цыганка. — Мы-то думали, брешет нервная Фифи, мало ли чего дуре озабоченной в башку стукнет. А ты, выходит, неслучайно ей колено прострелил?! Не пожалел девицу молодую, хроменькой навек оставил…
— Не девицу — ведьму, — аккуратно поправил я, не убирая пальца со спускового крючка. — Теперь мой вопрос: зачем вы меня сюда выманивали? Смысл было красть лошадей из полка? Знаете же, будь у нашего генерала чуток поменьше терпения, он бы весь ваш табор, без коней, друг за дружкой вверх копчиком пешим строем в ту же Румынию отправил! Там местные Влады Цепеши дюже любят вашего брата на кол сажать, токайское пить и под него всяческие предсказания слушать…
— Что ж. — На мгновение задумавшись, старуха-мужчина сменил (сменила) тон. — Земля слухом полнится. Вот и нам интересно стало на нового характерника полюбоваться. Ваши ведь всё больше по воинской специальности известны — бойцы великие, смерть обманывать мастера, опасность чуять да за победу малой кровью биться, а так, чтоб сквозь личины зрить… Это, яхонтовый мой, дорогого стоит!
— Кто — мы? — чётко выделил я главное.
8 
