Глава 46

…Утро началось с традиционного пения муэдзинов. Чистейшее голубое небо раскинуло свои объятия над безмятежными площадями и базарами, первые солнечные лучи золотили блистающие головы минаретов; в тон им отсвечивали, пуская весёлых солнечных зайчиков, кривые полумесяцы на мечетях; а денёк обещал выдаться на редкость ласковым и приятным…

Люди просыпались, вознося молитвы Аллаху, подарившему им спокойную ночь и защитившему их от происков шайтана. Открывались лавки, базар заполнялся торговым людом, щебетали птицы, смеялись дети. И лишь какой-то безумец, нарушая общую идиллию, бился лбом в ворота падишахского дворца, осипшим голосом вереща, что в город проник Багдадский вор…

… – Убей его!

Я вздрогнул, вскинувшись над ноутбуком, неужели уснул?! Напротив меня на кухонном табурете сидел писатель Соловьёв, закинув ногу на ногу, пил пенный кумыс из консервной банки и, словно бы сам с собою, рассуждал вслух:

– Нет, в самом деле, почему бы тебе в конце романа не убить этого Оболенского? Читатель любит такие вещи, а ты ещё ни в одной своей книге не убил главного героя. Возвысь душу читателя трагедией! Заставь его плакать, сопереживать, искать смысл жизни, вспоминать о бренности земного… Дай ему почувствовать этот холод смерти, неумолимую близость черты, за которой пустота и куда рано или поздно падают даже самые любимые герои! Это же реализм! Ну, не хочешь крови, ладно… Тогда пусть он постареет и ведёт свои рассказы старым, обрюзгшим, лысым – на этом контрасте ты завоюешь читателя новизной! Вспомни, ведь в «Очарованном принце» я легко написал, как красавица Гюлюджан стала толстой, крикливой матроной, а сам Ходжа – добропорядочным, упитанным семьянином по кличке Филин. Взгляни вокруг – разве в реальности бывает не так? Разве твоя Джамиля так и будет всё время оставаться нежной и желанной, а твой Лев – молодым и жизнерадостным?! Состарь их, внеси правду жизни и… убей! Нет, пусть они сами умрут – он в своём мире, она – в своём, но в один день! А если до этого ещё умрёт ослик Рабинович – все девушки будут плакать! Это так свежо и так литературно, послушайся доброго совета и…

– А, узу би-Лляхи мин аш-шайтани р-раджими! Бисмиллях Ир-рахман иррахим… – хладнокровно прервал его я, ибо уже имею некоторый опыт по этой части.

Не дослушав первых слов старой мусульманской молитвы престола, призрак Соловьёва съежился и рассыпался в прах, оставив после себя удушливый запах канализации. Теперь я точно знал, кто и зачем ко мне приходил… Но ему не победить, я допишу эту книгу и, вопреки проискам шайтана, расскажу всю правду, всё как было!..

… – Ай, ай, ай! И что такая молодая красавица делает одна на постоялом дворе?! – Шестеро молоденьких купцов, насмешливо прицокивая языками, окружили тихую вдову из Багдада, пытавшуюся выскользнуть за ворота.

– Пропустите меня, уважаемые…

– Вах, такой милый голосок, он звенит прямо как серебро! А сколько серебра должно прозвенеть тебе в ладонь, о прекрасная пери, чтобы ты открыла нам своё личико?

– Пусть сначала откроет, а там уж мы сами решим, стоит ли за это платить! – поддержали другие, заходясь дебильным хохотом.

– Разумеется, стоит, – мягко раздалось за спинами наглецов. – И я бы рекомендовал вам, о недогадливые, заплатить побыстрее…

Купчики недоумённо смерили презрительными взглядами невысокого, коренастого домулло, подошедшего слева.

– Думай, что говоришь, чёрная кость?! Ты один, а нас шестеро.

– Вас пятеро. – Счастливо взвизгнувшую Джамилю надёжно закрыл голубоглазый гигант, выбросивший вперёд правую руку. Пудовый кулак уложил ближайшего молодца навзничь…

– А нас уже трое! – хрипло прорычал выходящий из-за ворот башмачник, с трудом удерживающий за уздечку рвущегося Рабиновича. – Не подходи, у меня ещё психованный осёл на боевом взводе!

  83