Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
19 
Махагала метался внутри моей черепной коробки, воя от ярости и требуя залить все вокруг кровью изменников! В меня одновременно палило более двух сотен человек, но пули не задели ни коня, ни рукавов моего малинового халата. Демон держал свое слово, никто не мог убить белого бога войны.
– Мятежники! Иуды! Предатели! Я повел бы вас в Тибет, мы были бы спасены, мы могли бы восстановить великую империю! Ламы предсказывали мне…
Но в ответ раздавалась лишь беспорядочная стрельба. Оставалось одно – скрыться в предрассветном тумане и, доверив свою судьбу благородному скакуну, попытаться найти преданные мне монгольские части. Я еще мог вернуть себе власть, догнать ускользающую из рук дивизию, казнить всех, кто не со мной… всех…
Мне сложно описать мои ощущения в тот день. Я даже не помню, с какого момента перестал слышать голос Ланы. Сквозь полуприкрытые веки угадывались лишь отблески свечей на потолке. Причудливую игру теней и образов я не видел, но почему-то был уверен, что они метались по всей комнате в диковинном танце, без музыки и такта, подчиняясь только еле уловимому ритму слов. Что говорила моя ведьма, о чем просила, кого призывала, на чью помощь надеялась, – непонятно…
Я не пытался уловить смысл слов или имен, я скорее чувствовал по прохладным движениям воздуха у моих голых плеч, что она, возможно, встала с колен и двигалась рядом, словно в незримом полете.
Глаз открывать не хотелось. Не то чтобы она это запретила, просто действительно не было ни малейшего желания. Я смотрел на происходящее вне себя, другим зрением, почти не ощущая физической боли…
Пуля беззвучно входит в плоть. Сначала не ощущаешь ничего, кроме тупого удара, как дубиной. Потом появляется холодное чувство ожога. У тебя холодеют губы, ноги перестают слушаться, а животный испуг лошади, почуявшей запах крови всадника, передается и тебе…
Впрочем, я не уверен, что физическая боль имела место. Я, может быть, ощутил ее всего один раз, когда ледяной коготок Ланы разрезал кожу на моей груди, раздвинул мышцы и осторожно коснулся замершего сердца. Она словно бы сцарапывала с него какое-то грязное пятно или копоть порохового дыма. Это не было больно и не было страшно. Страшным было лишь то, что я считал это совершенно естественным…
Убить человека легче, чем причинить ему боль. С каждым ударом шашки я видел, как жизнь покидает тело, как душа из последних сил цепляется за свою изуродованную плоть и в остывающих глазах замирает удивление, обида, словно бы просьба о прекращении страдания. И тогда ты убиваешь просто для того, чтобы больше не делать ему больно…
Я не ощущал шепчущего голоса у себя в голове, но зато отчетливо видел маленькую черную точку на красном фоне. Она росла, увеличиваясь в размерах, становясь все более и более похожей на сгусток черной крови, бесформенной и безобразной. Тьма старалась заполнить весь мой внутренний мир и делала это напористо и жадно, словно бы пожирая мое сознание. Ей никто не мешал, а я не владел собой, чтобы быть способным хоть на малейшее сопротивление.
Где была Лана – неизвестно. Если она вообще существовала, а не являлась горячечной иллюзией моего пылающего мозга. Но даже если это была лишь иллюзия, в любом случае она не могла защитить меня от реальности. Ибо теперь я знал имя той тьмы – Махагала!
Превращение души в тень демона происходит незаметно. Дарованная тебе сила восхищает, преклонение людей заставляет ощущать собственную исключительность, которая ежеминутно подтверждается победой над самой смертью. Я знал, что уже никогда не умру, демон не допустит этого, я ему нужен. Не он мне, а я – ему! Без меня он ничто, лишь отголосок вековой пыли монгольских степей. Это я дарую ему тело, даю вместилище для существования, и за это он покорен моей воле…
Отсутствие физической боли неожиданно сменилось режущей болью души. Какая-то серебряная искра во мне, составляющая саму суть моего присутствия в необъятности мироздания, продолжала гореть, и ее жар мучительно отдавался в каждой клеточке тела. Я пытался удержать эту искорку, спрятать ее от неумолимо надвигающейся черноты, я боролся и кричал, не слыша собственного голоса. Ужас поглощал меня, затягивая в зыбучие пески отчаяния…
И вот тогда на черном лике Махагалы неожиданно прорезались пять четких сияющих царапин, словно следы от женских ногтей. Потом еще, и еще, и еще! Я вздрогнул от разъяренного рева демона, который так и не успел поглотить эту искорку и плоть которого сейчас раздирали теплые пальцы Ланы…
19 
