... 
49 
— Так. Будьте добры, оденьтесь, мисс Лэнсдаун, мы побеседуем.
Вернувшись за стол, он принялся что-то записывать. Черной блестящей авторучкой. На вид весьма дорогой. Буквы текли идеальной струйкой. Знакомый почерк — знакомые пометки в досье. Его и его жены, Несомненно, оба — почитатели авторучек «Монблан». Мистер Марчант поднял взгляд:
— Итак, что бы вы хотели услышать — приятное или неприятное?
— И то, и другое.
— Видите ли, мисс Лэнсдаун, в отношении ваших бедер ничего предложить вам не могу. Потому что, честно говоря, там нет ничего лишнего. У вас и так практически нормальная фигура и лишних жировых отложений почти нет. Для того чтобы их убрать, вам достаточно сократить употребление углеводов и активней заняться гимнастикой.
Он умолк. О, честный хирург-косметолог, подумала я. Что останется женщине, если отнять у нее ее любимый пунктик?
— Вот как! Но… я думала, что… в общем, я готова попробовать… откачать хоть чуть-чуть.
Он вздохнул:
— В моих силах сделать так мало, что вы на следующий же день прибежите ко мне требовать назад свои деньги.
— Разве такое часто случается? — спросила я беззаботно.
Мгновение он пристально смотрел на меня.
— Нет, не часто. Помолчав, я сказала:
— Мне… еще я думаю, может, попробовать что-то сделать с грудью? — Его взгляд молниеносно упал с моего лица вниз, вернулся обратно. И тут, то ли мне показалось, то ли все-таки мягкости в его взгляде поубавилось.
— Что именно вы хотите?
— Может, увеличить?.. У вас ведь, кажется, по-прежнему в ходу силикон?
— Да.
— Это нормально? Потому что я слыхала, будто в Америке с этим проблемы.
— Нет, это нормально. Но Федеральное фармацевтическое управление США — на редкость консервативная организация. В нашей стране мы применяем силикон весьма успешно и в безопасных пределах.
Ну да, если не лопнет от переполнения водный матрасик! У меня уже наготове был очередной вопрос, как вдруг он спросил:
— Вы, мисс Лэнсдаун, работаете на телевидении?
— Да.
— И вам так уж жизненно необходимо идеально выглядеть?
Ой-ой, что мне об этом известно? Стайка метео-комментаторш пронеслась в памяти, одна краше другой. И еще вспомнилась недовольная телезвезда с вечно юным лицом и артикуляционными трудностями.
— Э-э-э… нет! Я работаю за камерой.
— Угу… и что за программы выпускаете?
— Так… всякое документальное кино.
— Известное?
— Да нет, не думаю.
— Расскажите поподробнее.
Так! В чем дело? Чтобы понять, что происходит, нужно было не мудрить с ответом. Я пошуровала в своей биографии, ища что-нибудь подходящее.
— Ну, например, делала фильм о племенных фермах. Права животных и всякое такое… А до этого о пищевых заменителях.
— Журналистика расследования, — негромко произнес он. И уже без прежней любезности.
— Ну да.
В кабинете повисла недолгая, но многозначительная тишина. Ах ты! Поздновато до меня дошло, на какие мысли навели его мои слова.
— Но моя работа не имеет ни малейшего отношения к моему визиту, — убежденно сказала я.
— Да, да, конечно! — Он по-прежнему не сводил с меня глаз.
Снова что-то пометив себе, сказал:
— Вы позволите задать вам один вопрос?
— Прошу.
— Откуда у вас шрам над правым глазом?
Ну, вот оно! Как я могла подумать, что он этого не заметит?
— Э-э-э… дорожное происшествие.
— Ударились о ветровое стекло?
— Угу.
— Счастливо отделались. Я видал и посерьезней. Наверно, были пристегнуты.
— Была.
Вот чего он, очевидно, ждал: женщине невыносимо видеть свое отражение в зеркале. При таком явном уродстве мои претензии к бедрам должны были оскорбить его профессиональное достоинство.
Я и мой шрам. Похоже, в последние дни я единственная, кому нет до него дела. Но есть вещи, к которым нужно просто привыкнуть.
— Почему вы спросили? Вы можете это исправить?
Постой-постой, что это ты вылезаешь с таким вопросом? А почему нет? Ведь это не дает тебе покоя, просто не хочешь сознаться. Господи, при таком развороте событий, того и гляди, незнамо какая глупость сорвется с языка.
— Да, пожалуй. Вы позволите взглянуть поближе?
Марчант встал, подошел ко мне, развернув настольную лампу так, чтоб свет падал мне на лицо.
49 
