Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
20 
– Батюшка сыскной воевода, там народ пришёл. – В горницу сунулись дежурные стрельцы. – Прикажете пущать по одному али просто бумаги ихние к сведению принять?
– Минуточку… Митя спит?
– Недобудимо! – подтвердили бородачи, на минутку обернувшись в сени.
– Тогда просто соберите заявления у граждан, передайте, что каждое будет внимательнейше рассмотрено, о результатах мы сообщим сами. Не забудьте извиниться, что не приняли лично, – у нас тут «государево дело»…
Стрельцы понятливо кивнули. В последнее время я частенько злоупотреблял этой магической формулировкой «государево дело» – хотелось, знаете ли, иногда отдохнуть и элементарно выспаться. Но народ всё ещё верил, и я точно знал, что до послезавтра ни одна, даже самая скандальная, тётка не припрётся разбираться, почему её иску против соседки-стервы до сих пор не дан законный ход с судом и сибирской каторгою али плахой в качестве приговора!
– И Еремеева сразу ко мне, как только явится.
– Слушаемся, батюшка сыскной воевода! Странно, что его вообще до сих пор нет.
Фома – начальник всей стрелецкой сотни при отделении, он расставляет посты, определяет график дежурств, назначает часовых, следит за порядком в городе, на нём в целом очень много чего держится. Он человек дисциплины и слова, но чтоб так опаздывать на службу…
– Бабуль, поднимайте Митю. Любым способом. Что-то не то начинает твориться у нас в Лукошкине… В смысле прогнило что-то в Датском королевстве…
– Ну дык Дания далеко, а мы-то тут при чём, Никитушка?
– Ни при чём, это образно, это Шекспир.
– Тот самый плагиатор, что ль? Который у деревенских наших бесстыдно истории печальственные тырит?
– Будите Митю, – не встревая в споры, ещё раз попросил я.
Яга сухо козырнула, приложив ладонь к прядке у виска, и бодро шмыгнула в сени. Вася с табуреткой наперевес и Назим с кувшином ледяного айрана направились следом. Олёна вышла, не желая даже как зритель присутствовать при этом садистском акте – пробуждении Митяя.
Пока со стороны сеней доносился шум, ругань, храп и звуки ударов тяжёлым по недобудимому, мы с моей невестой успели хотя бы обняться…
– У вас всегда тут так?
– Всегда, родная. Отделение – шумная семья и нервная работа, но мы своих не сдаём и идём по следу до конца.
– Нашла себе, дурочка, жениха-милиционера.
– Да ладно прибедняться, я не худшая партия для бывшей бесовки! На меня знаешь сколько боярышень облизывалось?
– И то верно, пусть губки не раскатывают! А только раз уж с меня всё началось, раз я главная подозреваемая, так я и сама от следствия вашего ни на шаг не отступлюсь.
– Ты прелесть! Идеальная жена для скромного участкового, – улыбнулся я.
– Поднимай выше, – уверенно подмигнула она. – Для самого сыскного воеводы! Как люблю тебя, милый…
Поцеловаться мы не успели. Хотели, очень, но не довелось. В горницу вошёл Митя. Спящий. Честное слово, как спал, так и шёл, или наоборот; траекторию его движений корректировали азербайджанский домовой и бабкин кот. Сама Яга, запыхавшаяся и взопревшая, появилась уже следом, видок у неё был не малиновый и не черносмородиновый – бабка явно утомилась.
– Митя, глазки открой и докладывай, – вежливо попросил я.
– Доложить – доложу, а очей разомкнуть не имею возможности, сплю поелику…
– По… почему?
– Поелику, – осторожно кивнув и едва не упав, пояснил он. – Сиречь значит потому что! Филология моя такая, прости господи её, грешную…
– Отставить псевдонаучную болтовню! – прикрикнул я. – Ну-ка быстренько доложи старшим товарищам, что важного и полезного тебе удалось выудить из пьяных возчиков. Только по существу и без театра.
Олёна удивлённо повернула голову в нашу сторону, бабка лишь насмешливо фыркнула – чтоб Митька да без театра? Хорошо, если только он тут ещё и цирк не устроит…
Наш младший сотрудник осенил себя крестным знамением и гулко бухнулся на колени. Первый поклон лбом об пол был отработан от всей широты души – половицы лишь предсмертно скрипнули…
– Не мог я не пить, Никита Иваныч, отец родной!
– Понимаю, достаточно, а теперь вставай и…
– Чую вину свою великую, прощения за то не прошу (чё зря надрываться), а тока как пороть меня на конюшне будете, так уж не до смерти, а? Явите божью милость!
– Ты чего несёшь, Митя?! Когда мы тебя пороли?!
– Бабулю о заступничестве не молю – не ровён час, и она за сердце своё доброе к судьбе моей незавидной по программе полной поплатится. А вот ради невесты вашей, раскрасавицы, ради свадьбы будущей да детишек ваших (даст Господь) уж помилуйте сироту, не бейте цепями звонкими, дайте хоть мясу на спине зарасти, смилуйтесь!
20 
