Последние отзывы

  62  

Через день пришло повеление от генерала Коновницына, несмотря на все успехи мои, сдаться под командование графу Ожаровскому. Дескать, тому сильно не везло в последнее время, его все били, и надо бы поддержать генерал-адъютанта, пока он окончательно не расстроился. От отряда графа оставалось всего шестьдесят сабель, он полон надежд и жаждет присовокупить к себе мои восемьсот клинков. Умны-ы-й…

Однако же приказы командования не обсуждаются, и, немного поскорбев, я принял вынужденное решение сделать вид, будто бы никакого повеления не получал, и бежать, пока не догнали. Раз Коновницын так легко меня сдал, то жаловаться Кутузову тоже смысла мало… А, пусть после войны со мной разбираются… если поймают…

Меж делом с боем взял село Мокровичи и городок Белыничи. Особенно важными находками показались госпиталь и магазин. В одном взяли на нужды армии пятнадцать лекарей и шестьдесят ведёр спирту, в другом – четыреста четвертей ржи, сорок пшеницы, двести гречихи и пятьдесят четвертей конопли! Последнее оказалось особенно приятным, так что мы на три дня выпали из партизанствования, а сладковатый дым (вперемешку с сивушным ароматом), витающий над войсками моими, заставлял обливаться слезами всех французов по ту сторону Нижнего Березина.

Наполеон, впервые испытавший неудачу, здесь, на берегах, мог быть изничтожен полностью. Обломки некогда грозной его армии быстро следовали к переправе, сюда же стремились с разных сторон три русские армии и многие отдельные отряды.

Казалось, конечная гибель французов предрешена, но несогласованность и преступная слепота генерала Витгенштейна и адмирала Чичагова привели к тому, что Кутузов был введён в заблуждение насчёт истинных намерений противника, задержав армию в Староселье. Если бы не отчаянная храбрость решительного Ермолова, французам вообще удалось бы уйти незатронутыми, но имя сего героя никогда не приветствовалось осторожным командованием.

Я же, как ни пытался мешать переправе, никоим образом не мог остановить оную. Продолжая терзать врага, отбивая у него обозы и впрок затариваясь пленными, мы тем не менее не могли причинить Наполеону серьёзного вреда. Да и брали-то по большей части всякую разную шушеру, гвардия и все лучшие части кавалерии беспрепятственно уходили от происков наших.

Быть может, мне и удалось бы добавить врагу втрое больше головной боли, если бы не ужасное и чудесное (странное сочетание, не так ли?) возвращение моей случайной знакомицы, мадемуазель Шарлотты де Блэр. Вот уж не думал не гадал вновь встретить прелестницу сию, ибо след её оборвался у села Монина, а превратности военной службы не давали мне повода удариться в «шерше ля фам».

Но, видно, злая судьба приберегла свидание наше до нужного часу, а обойти судьбу не было дано ещё ни одному смертному…

Всё произошло в полуразрушенном флигеле помещичьей дачи в Бобрах. Сам дом был захвачен французами как штаб-квартира корпуса Ренье и впоследствии изрядно порушен нашей артиллерией, но часть построек уцелела, как и подвалы. О, это жуткое место я буду долго вспоминать с содроганием в сердце…

* * *

А начиналось всё вполне благообразно: я прилёг отдохнуть от ратных дел в отбитой у врага телеге с сеном. Пока моя новая лошадь успешно набивала себе брюхо, а половина партии по-братски делилась с другой половиной захваченным под Бобрами неприятельским обозом с крупой, я приказал не тревожить мой сон ничем, кроме разве визита самого императора. Любого, хоть Наполеона, хоть государя Александра – всех прочих, непременно желающих пообщаться, гнать в шею банниками.

Но, к вящему самомнению моему, судьбе было угодно, чтобы разбудил меня именно император. Да не какой-нибудь там, а сам Пётр Великий! Причём сразу начав драться и орать в ухо:

– Спишь, подлец! Как можно офицеру русскому спать, когда Родина в опасности?!

Меня кубарем вышвырнуло из тёплой телеги и приложило спиной к колесу. Первым порывом было напомнить царю-реформатору, что Родина как раз уже вне опасности, Наполеон пересёк-таки Березину и уходит боевыми порядками на зимние квартиры в заброшенный Париж. Однако, глянув на сжатые кулачищи государя и нервный тик, подбрасывающий правую щёку, я разумно промолчал. Ну его, мне и так по жизни шишек на четверых отмерено…

– Ну, что молчишь-то?! – грозно возвысился надо мной царь.

– Не сплю, ваше величество, господин бомбардир, – старательно припоминая курсы истории, доложил я. – Бодрственно мыслю о судьбе возлюбленного Отечества, коему пользу принесть и славу умножить желаю безмерно!

  62