71 
Каждый вечер перед сном Изабель навещала свою маленькую студию. Вот и сегодня, включив свет, она устремила взгляд на огромный холст у стены. Написанная в фиолетовых и серых тонах, на холсте из почти черного вихря вырастала огромная клубящаяся туча. Туча заполняла все пространство картины, символизируя собой мощь природных сил, неподвластных человеку.
Изабель приступила к работе над этим холстом во время своей последней поездки в Барселону — после самого яркого дня за все пребывание в Испании и ночи, полной горького отчаяния. Флора приболела и почти не вставала с постели. Им с Изабель так и не удалось погулять по знакомым местам. Когда же наконец Флоре стало получше, они решили устроить по этому случаю торжественный обед на двоих. К немалому удивлению Изабель, тетя Флора спросила ее, была ли она уже влюблена.
— Думаю, что да, — ответила Изабель, имея в виду Коуди.
Флора пощелкала языком и укоризненно покачала головой:
— Если ты еще раздумываешь, то это не совсем то!
— А почему ты не вышла замуж за дядю Алехандро? — в свою очередь спросила Изабель. — Ты же говорила, что любишь его.
— И люблю его, так оно и есть. Всегда любила и буду любить. — Она пригубила вино. — Но мне хотелось сохранить свободу и независимость. Если бы я вышла замуж, мне пришлось бы с ними расстаться. — Флора погрустнела и задумалась. — Согласно неписаным законам мне надлежало занять подчиненное положение только потому, что я женщина. Я не желала мириться с дурацкими запретами, согласно которым женщине нельзя заниматься живописью, а если она пишет картины, то не имеет права их выставлять.
Флора усмехнулась, видимо вспомнив кое-какие эпизоды из своей юности.
— Когда Алехандро остался со мной, несмотря на мой отказ выйти за него замуж, и повсюду появлялся в моем обществе, мое сердце едва ли не выпрыгивало из груди от счастья. Меня восхищали его любовь, преданность и бесстрашие.
— Может, когда-нибудь и я найду своего Алехандро, — промолвила Изабель, глубоко тронутая рассказом своей тетушки.
Флора с усмешкой взглянула на Изабель.
— Я бы никому не пожелала тех мук, что нам с ним пришлось вынести. Тебе надо стремиться к тому, что было у твоих отца и матери. — Ее голос смягчился, и она с нежностью посмотрела на свою внучатую племянницу. — Как только тебе встретится мужчина, способный не только разжечь в тебе страсть, но и пробудить доверие и оберегать тебя, выходи за него замуж не раздумывая!
После этого разговора Изабель долго не могла уснуть. В конце концов она поднялась на башню Кастель и в благоговейном молчании стала ждать рождения нового дня.
Ночь отступала постепенно, шаг за шагом, но вот из-за горных вершин поднялось солнце. И наконец заиграли краски утра.
А Изабель, ставшая свидетельницей пробуждения природы, увидела во всем этом послание небес, призванное вдохновить ее на очередное восхождение к вершинам искусства.
В Нью-Мексико Изабель вернулась с твердым намерением приступить к работе над серией абстрактных пейзажей. С этой целью она отправилась в рискованное путешествие по долине Смерти, к наполненным эхом кратерам Большого Каньона, разноцветным скалам каньона Брайс, в овраги Бэдлендз, навстречу рассвету. По пути она останавливалась в самых живописных местах, знакомилась с окрестностями, спала под открытым небом и просыпалась с первыми лучами солнца.
Она с удивлением и восхищением постигала извечную истину: несмотря на то что рассвет каждый раз по-новому окрашивает окружающий ландшафт, сам процесс пробуждения всего живого повторяется каждый день с неизменным постоянством. Что бы ни творило человечество — добро или зло, — оно не в силах остановить победное шествие утра.
В сентябре Изабель де Луна выставила в галерее Рихтера сорок живописных полотен, посвященных рассвету, под общим названием «Ода Эос».
Скай и Дюраны нашли общий язык так быстро, как если бы были знакомы всю жизнь. Не прошло и часа после приезда Скай, как они уже непринужденно болтали и смеялись, обсуждая все на свете — от освещения в галерее до рецептов соуса чили. Джонас и Сибил, поженившиеся год назад, остались с ними после ужина.
Сибил спросила Скай, как ей работается со знаменитым Джулианом Рихтером.
Скай округлила глаза:
— Ужасно! Джулиан — гений, этого не отнять, но у него больное самолюбие. Вбил себе в голову, что он величайший меценат со времен Боттичелли, и смотрит на меня свысока, словно я человек второго сорта, представляете?
71 
