Но это будет через два дня, а пока Лодий бежал со всех ног, и даже смерть не могла угнаться за ним.
Глава 26
Снежная королева
Серега первым узнал о смерти главарей мятежников. Об этом ему лично доложил Лодий, прибывший с оккупированной территории Вышеграда. Выслушав доклад, Серега отпустил друга, наказав хорошенько выспаться и отдохнуть. Видно было, что вылазка в земли врага далась ему нелегко. К тому же он был ранен, но раны уже затягивались и не представляли угрозы жизни. Лодий не стал спорить с князем, поклонился и отбыл в свои апартаменты, предоставленные ему в Волчьем замке.
Теперь о мятеже можно было забыть. Оставшись без вождей, кипучая пена революции очень быстро осядет. Некому будет вести отряды на баррикады, руководить сопротивлением. Волчьи гвардейцы очень быстро наведут порядок в захваченных районах города и вернут их под контроль княжеской короны. Можно было вздохнуть спокойно хотя бы какое-то время.
Серега рассчитывал, что ему и правда удастся немного отдохнуть, прийти в себя после того нервного напряжения, в котором он жил последние несколько месяцев. Он с тоской вспоминал те времена, когда отвечал только за себя, и самой главной проблемой для него было найти пропитание на день грядущий. Было и такое в его многострадальной биографии.
Было уже далеко за полночь, когда Серега оторвался от экрана личного терминала, закрыл последний изучаемый документ, который оставил после прочтения весьма горький осадок. Это была экономическая сводка за последнюю неделю, в ней отражались негативные тенденции, связанные с мятежом внутри Нортейнского княжества. Этот мятеж не только унес множество жизней ни в чем не повинных людей, оставил после себя не одну дюжину новых седых волос на голове Сереги и его близких соратников, но также нанес ощутимый удар по образу сильного, стабильного государства. Этот образ долгие годы ковался за счет кропотливой упорной работы всей страны и оказался под ударом в результате бездумных и бездушных действий горстки зарвавшихся ублюдков и шпионов. Вот что больше всего было обидно.
Серега потер усталые глаза, которые внезапно зачесались. Ведь знал же, что нельзя даже трогать их. Чем больше чешешь, тем больше еще хочется. И теперь зуд, казалось, пробрался под кожу и стал изъедать его изнутри. Глаза сильно устали. Это все от усталости. Сейчас бы несколько часов поспать. Да так, чтобы никто его не трогал, чтобы ни одна живая душа даже не думала о его существовании. Может, тогда ему удастся зарядить свою жизненную батарейку хотя бы вполсилы. Серега плеснул на руку чистой холодной воды и промочил глаза, сначала один здоровый, затем второй больной. Постепенно зуд растаял, словно его унесла с собой стекшая на пол вода.
Он налил в чистый бокал красного сухого вина и заткнул бутылку пробкой. Идти к себе не хотелось. Айра уже спит, а если и не спит, то сил даже на разговоры не было. Есть вариант залечь в берлоге, так он часто про себя называл свой кабинет, и попытаться раздавить пару часиков на подушке. Оставалось молиться, чтобы его никто в эти часы не потревожил.
Серега отпил несколько глотков и поставил бокал с недопитым вином на стол. Пить совсем не хотелось. Сил не было даже на это. Он поднялся из-за рабочего стола и направился к диванчику. Из шкафа извлек дежурную подушку и одеяло и небрежно постелил себе. Он сел, стянул с себя сапоги, потянулся, сладко зевая, и забрался под одеяло.
Мелькнула мысль, что хорошо было бы отключить терминал. Но он не успел ее ухватить и развить, как провалился в глубокий сон. В сон без сновидений, в бездонный черный омут, который все глубже и глубже засасывал его в себя, опускал все ниже и ниже. Казалось, что падать уже некуда, но это все обман.
Ему удалось урвать чуть больше двух часов сна, как работа вновь позвала его к себе. Раздался тревожный зуммер вызова на терминале, настойчивый и наглый. Он пробился сквозь толщу сна и вырвал сознание Сереги на поверхность, в реальность. Голова гудела, словно он накануне выпил не одну бутылку вина. Веки налились свинцом, в виски впрыснули яда. Он с трудом сполз с дивана и доковылял до стола, раскрыл рабочую панель терминала и нажал кнопку приема. Тут же на экране появилось тревожное лицо Леха Шустрика.
– Какого черта? – вырвался стон у Одинцова. – Что тебе от меня надо? Ночь на дворе.
– Боюсь, что ничем порадовать тебя не могу. Извини, что разбудил, но беда, она, ты же знаешь, не разбирает, где день, где ночь, – в голосе Шустрика звучала сталь.