Они выехали за город, попетляли по парочке развязок. Скорость Беатрис особенно не прибавляла, но в зеркальце поглядывала частенько. Мазур видел позади далеко отставшую серую машину. Действительно, очень походило на «хвост»…
Почти пустое шоссе, редколесье сосен по обе стороны, свернули на неширокую, но асфальтированную дорогу (там, где она выходила на загородное шоссе, торчал указатель с непонятной Мазуру надписью, где два последних слова были взяты в кавычки). Еще минут пять — и дорога уперлась в распахнутые настежь ворота, где и закончилась. У ворот, по обе стороны, стояли два десятка автобусов.
— Приехали, — сказала Беатрис, выключая зажигание.
Мазур присмотрелся. На арке над воротами красовалась та же надпись, что и на указателе. Пожалуй, больше всего это напоминало пионерский лагерь: невысокий аккуратный заборчик высотой взрослому человеку по пояс, за ним, по обе стороны — однотипные здания. Да, больше всего это походило на пионерский лагерь времен Мазурова беззаботного детства.
Вот только расхаживавший в воротах субъект пионера ничуть не напоминал. И не только потому, что ему явно было за тридцать — он красовался в шинели и фуражке старой армии времен довоенной независимости (разве что на рукаве шинели прибавилась вполне современная эмблема Национального Фронта). На плече у него висел карабин — тот самый, которые с соблюдением должных процедур продают и охотникам по всему Союзу. Департамент охраны края, ага, эмбрион будущей «национальной армии».
Браво заступив им дорогу, часовой что-то властно рявкнул на местном наречии, а потом явно задал вопрос. Судя по всему, молодую очаровательную политиканшу он в лицо не знал — но не походило, что это ее удручает. Она преспокойно протянула часовому небольшой листок с печатным текстом и вписанными в двух местах от руки двумя словами — эмблема Департамента вверху, печать со старым гербом внизу, размашистая подпись. Больше всего походило на пропуск. Ну да, часовой, бегло изучив бумажку, посторонился и небрежно козырнул.
— Пойдемте, — сказала Беатрис.
И первой направилась по главной аллее. Ну да, так и есть — справа красовался на двух подпорках изрядно облезший фанерный транспарант, классика советских времен: два чертовски бравых пионера, один отдает салют, другой трубит в горн, справа над ними — большой пионерской значок (правда, изрядно попорченный то ли штыками, то ли ножами), слева — надпись в четыре коротких строки, с восклицательным знаком. Похоже на отрывок из стихотворения. Точно, бывший пионерский лагерь.
Вскоре Мазур расслышал впереди бодрую песню, громко исполнявшуюся не одним десятком глоток и весьма походившую на строевую — они, в общем, на любом языке звучат одинаково, точней, опознаются легко.
Обширная площадка с хорошо сохранившейся трибункой и высоким флагштоком, на котором лениво колыхался триколор. Ну как же, ностальгически вспомнил Мазур, ежеутренние и ежевечерние линейки, или, говоря военным языком, общее построение, подъем на день и спуск на ночь флага и все такое прочее…
Маршировавший на площадке народ опять-таки ничуть не походил на пионеров, зато как две капли — на часового у ворот. Те же шинели и фуражки, те же эмблемы на рукавах, только карабины далеко не у всех, у многих обыкновенные охотничьи ружья. Примерно два взвода, сведенные в колонну, двое взводных на левом фланге. Посреди площадки — усатый субъект со стеком под мышкой, превосходивший всех прочих числом причиндалов на погонах. Судя по выправке, явно украшавший некогда своей персоной армию «советских оккупантов», и наверняка в офицерских погонах. По возрасту, скорее, отставник еще доперестроечных времен, а не из нынешних скороспелых, у которых, как у Спратиса, взыграли национальные чувства, — но в отличие от Спратиса, они слиняли в отставку законным образом. Увидев цивильных, он повернулся к своему воинству и отдал пару коротких приказов. Воинство встало — не так уж и слаженно, отметил Мазур. Люди самых разных возрастов, от почти сопляков до солидных дядек.
Командир подошел к ним, козырнул не в пример сноровистее, чем часовой у ворот, — точно, советский отставник из кадровых, выправка есть, этого у него не отнимешь…
Между ним и Беатрис произошел короткий, вполне дружелюбный разговор, после чего командир вновь козырнул, вернулся на прежнее место и рявкнул очередной приказ. Воинство вновь замаршировало, более-менее в ногу, хотя некоторые с ноги порой сбивались так, что сразу ясно: в армии отроду не служили.