Последние отзывы

  71  

— Нет, что вы! — запротестовала она. — Тем более что… он пугает меня больше, чем вы.

— Он вас пугает? Почему?

— Он очень высокомерный и насмешливый, — объяснила Женевьева.

— И я, по вашему мнению, такой же? Ведь вы сказали, что я тоже вас пугаю.

— Да, вы такой же, высокомерный и насмешливый, — невозмутимо глядя на него, ответила она. — Но с тех пор как вы впервые поцеловали меня, все изменилось. Я вас больше не боюсь.

— Рад это слышать.

— Ну вот и хорошо. — На ее щеках горел лихорадочный румянец. — Я думала, вы светский развратник и повеса и у вас была сотня любовниц… Иначе я никогда не стала бы… никогда не стала бы…

— Принимать мои ухаживания? — закончил за нее Бенедикт.

— Да. Теперь я понимаю, как ошибалась, и я недостойна вас. Вы такой чистый… такой… А я предложила подругам…

Бенедикт с трудом сдерживал смех. Неужели она действительно считает эту безделицу страшным грехом?

— Ну тогда и я должен вам кое в чем признаться.

— Неужели?

— Да, — кивнул он. — Помните тот день, когда я подвозил вас в своей карете?

— Да, очень хорошо помню. — Она не понимала, к чему он клонит.

— Так вот, должен признаться, вы не первая, кого я подвозил в своей карете. И не все мои поездки с женщинами были такими же невинными, как с вами.

Некоторое время Женевьева непонимающе смотрела на него. Когда же наконец до нее дошел смысл его слов, она покраснела от смущения.

— Бенедикт! — возмущенно воскликнула она. — Вы опять надо мной смеетесь?

Бенедикт хмыкнул. Его забавляла эта ситуация.

— Нисколько. Все действительно так и было. Кроме того, меня нисколько не заботит моя репутация. На этом, я думаю, стоит прекратить признания во всех смертных грехах и пойти ужинать.

— Да, думаю, это лучшее, что мы сейчас можем сделать.

Бенедикт взял ее за руку, и они направились в столовую.

Спустя полчаса Женевьева пила кофе, а Бенедикт наслаждался бренди с сигарой. Ужин, который подал им Дженкинс, был просто замечательным. Женевьева ела с аппетитом, несмотря на нервное возбуждение из-за рассказа Бенедикта о драке с Уильямом и собственного глупого признания.

За ужином она не отрываясь смотрела на Бенедикта. В призрачном свете свечей он казался особенно прекрасным. Черты лица выглядели более мужественными, чем обычно, глаза еще чернее. Растрепавшиеся черные волосы придавали лицу особую прелесть. Женевьева поймала себя на том, что не может думать ни о чем, кроме привлекательной внешности джентльмена напротив нее. Из-за этого она часто теряла нить разговора и к концу ужина практически не слушала Бенедикта.

Женевьева понимала, что этот вечер в высшей степени непристоен. Если молодая вдова ужинает наедине с мужчиной, это выглядит очень двусмысленно. Что, если об этом узнают в высшем свете? Она утешала себя тем, что Бенедикт вряд ли станет рассказывать кому-то об их отношениях. Несмотря на его давешние слова о том, что ему совершенно не важна собственная репутация, Женевьева понимала, что это не совсем так. Он вообще часто на себя наговаривал, хотел казаться не таким, каков на самом деле. И те, кто не знал его близко, верили созданному им образу холодного, равнодушного к мнению света, отстраненного человека. Но Женевьева успела за две недели хорошо его изучить и знала, что на самом деле он осторожный и нежный Бенедикт Лукас, а не коварный Люцифер.

Женевьева поймала себя на том, что уже давно даже мысленно перестала называть Бенедикта Люцифером. Именно Бенедиктом, а не Люцифером она восхищалась последние дни. Именно Бенедикт, а не Люцифер смог пробиться сквозь ее тщательно выстроенную защиту, проникнуться ее душевной драмой. Равнодушный и надменный Люцифер просто нашел бы другую, более доступную женщину, которая не доставляла бы ему столько хлопот.

— О чем вы думаете, любовь моя? — спросил Бенедикт, озабоченно глядя на нее сквозь дым сигары. — Вы сегодня очень рассеянны.

Он успел заметить робкие взгляды, которые она время от времени бросала на него, пока они ужинали. К его великой радости, она снова стала прежней. Голубые глаза радостно блестели, бледные щеки покрывал румянец.

Близость Женевьевы пьянила Бенедикта. Голова кружилась, мысли путались. Ему было сложно вести с ней непринужденную беседу от нестерпимого желания. Его плоть под тонкой тканью брюк налилась кровью и пульсировала. Стоило огромных усилий держать себя в руках и продолжать разговор.

  71