55 
— Почему тебе потребовалось столько времени, чтобы сообщить мне эту новость?
— Почти целый месяц я ожидала приезда мамы — и лишь недавно все узнала. — Она прикусила губу. — Сначала я хотела просто написать. Но мне показалось, что лучше будет сообщить при встрече. К тому же я ведь писала тебе, Эдуардо.
— Е verdade, — мрачно подтвердил он. — Ты писала целых два раза. Записку, что осталась после твоего бегства тем утром. И еще один раз, уже из Англии, — надо сказать, очень вежливо благодарила за гостеприимство, будто чужая. Вот только адреса не написала.
Она опустила глаза.
— Я… я думала, что лучше не говорить, где я живу.
— Сначала я просто с ума сходил! — Он потянулся к ней и с укоризной стиснул ей руку. — Но со временем стал внушать себе, что такова твоя воля. Значит, ты не была привязана ко мне так, как я к тебе.
— Что ты такое говоришь?! — возмущенно вскрикнула она. — Да я спать не могла, есть не могла… — Она поперхнулась, встретив его вспыхнувший взгляд.
— Кэтрин, — настойчиво попросил он, — расскажи мне о том, что узнала, если только… — он помолчал, неуверенно наклонив голову, если только… Может, ты не хочешь выдавать секрет матери?
Кэтрин немного расслабилась.
— Мама-то как раз и настояла, чтобы я все рассказала тебе. Она чувствует себя страшно виноватой, казнится за то, что держала меня в неведении. А еще, — добавила она со смущенной улыбкой, — она, должна признаться, ужасно сердилась на меня.
— Porquel — Ее оскорбило, что я даже такую мысль могла допустить. Никогда в жизни она не позволила бы мне сюда приехать, если бы Педро в самом деле был моим отцом. Она сказала… — Кэтрин запнулась, и щеки ее загорелись румянцем.
Эдуардо придвинулся еще ближе, нежно поглаживая пальцами ее ладонь.
— Что она сказала, Кэтрин?
— Что я, должно быть, совсем потеряла от любви голову, иначе не внушила бы себе такой вздор!
Он рассмеялся и сразу стал моложе и больше похож на того Эдуардо, которого она знала.
— Это правда, Кэтрин?
— Если ты имеешь в виду полную потерю мозгов, то да, правда.
— Я не это имел в виду, ну да ладно. — Глаза его смеялись.
Кэтрин с трудом вспомнила, о чем шла речь.
— Да, так вот… мы выяснили, кем не был мой отец, но ты меня не спросил о том, кем же он все-таки был.
Эдуардо покачал головой.
— Нет необходимости рассказывать об этом мне, Кэтрин. Поскольку твоя мама хранила свой секрет так долго, наверное, только ты должна о нем знать. Меня волнуешь лишь ты, а не твой отец.
— О, Эдуардо, какие прекрасные слова! — Она ослепительно улыбнулась, и счастливый блеск ее огромных янтарных глаз внезапно переполнил чашу его терпения, сломал железную выдержку.
— Я умру, если не обниму тебя сейчас, — глухо пробормотал он, схватил ее в объятия и приник губами к ее рту. Они с трепетом прильнули друг к другу, отдаваясь ласке рук, нежности губ, до безумия благодарные судьбе за эту близость, за возможность выражать чувства, которые, казалось, должны были стать запретными навсегда.
— Deus, — с трудом вымолвил Эдуардо, оторвавшись от ее губ, чтобы еще раз взглянуть на нее. — Я не могу поверить, что это правда, что ты в самом деле здесь, со мной, в моих объятиях. Когда я обернулся и увидел тебя на пороге, мне показалось, что ты fantasma — прекрасный призрак, вызванный моим одиночеством.
Кэтрин уткнулась лицом ему в плечо.
— Я не призрак, Эдуардо. Дрожащей рукой он погладил прикрытое шелком бедро.
— Е verdade, meu amor. Ты из плоти и крови. Как и я, — хриплым шепотом добавил он.
Кэтрин подняла к нему улыбающееся лицо.
— Я это заметила.
Его глаза предупреждающе сузились.
— А поэтому возвращайся в свой угол дивана, а я сяду как можно дальше, чтобы только смотреть, но не дотрагиваться до тебя.
— Ну вот, испортил все удовольствие! — поддразнила его Кэтрин и тут же посерьезнела. — В любом случае, Эдуардо, я должна рассказать тебе о своем отце, прежде чем мы пойдем дальше… — Она запнулась, покраснев до корней волос. — Я хотела сказать…
— Я прекрасно понял, что ты хотела сказать, — ласково заверил он ее, а потом крепко сжал ей пальцы. — Думаю, мы все-таки можем позволить себе держаться за руки, nao е?
Кэтрин была рада его сильному, такому родному пожатию — ей как будто легче стало приступить к своему рассказу. Барбара Уорд была в шоке, застав свою дочь в самом жалком виде — несчастной и измученной. Как только она узнала причину ее страданий, она тут же выложила ей всю правду, признавшись, что стыд и ощущение своей вины за роман с мальчиком вдвое ее моложе причинял ей такую боль, что она не в состоянии была вообще на эту тему говорить.
55 
