Последние отзывы

  27  

— Значит, здесь все время говорят только об этом?

— Все время, — торжественно подтвердил Ричард. — Если только не обсуждают, кто чьим любовником сделался.

— Но когда же им… — она чуть запнулась, — заниматься любовью, когда все так заняты?

— А чем, по-вашему, они заняты здесь, как не любовью? — усмехнулся Ричард. — О, я не о министрах. У них действительно работы невпроворот, хотя и у них находится время как следует отдохнуть. Но все остальные — государи, их свита — приехали сюда для развлечений, а что может быть увлекательнее, чем любовь?

Его тон балансировал на грани горечи и цинизма, так что лицо Ванды отразило тревогу.

— Что с вами? — спросил он.

— Я пытаюсь понять, — ответила Ванда. — Видите ли, любовь никогда не представлялась мне тем, с чем можно играть или о чем можно думать фривольно. Она всегда казалась мне чем-то… священным.

Ричард молчал. Перед его мысленным взором вихрем пронеслись бесчисленные любовные связи, которыми, как паутиной, было опутано венское общество — толпа соблазнителей и соблазняемых, сводников и тех, кого сводят, аристократов, простых горожан, поэтов, карточных шулеров, банкиров, делегатов конгресса — всех тех, кто играет в игру под названием «любовь», играет с одинаковой жадностью и восторгом.

И сам он ничем от них не отличается. Его связь с княгиней Екатериной — всего лишь средство получить удовлетворение, ни больше ни меньше того. Сидящая перед ним девушка только что открыла ему истину, от которой ему стало не по себе. Чувство, которое он испытал, слушая Ванду, он бы назвал стыдом.

Впрочем, наверное, он становится сентиментальным, если начинает верить в то, что в жизни может быть что-нибудь, кроме наслаждений, поисками которых должен заниматься каждый. Та любовь, о какой говорит Ванда, есть только в сказках. Любовь — священное чувство? У него в жизни было немало женщин, но такого чувства он не испытывал ни к одной. Тем не менее не стоит лишать иллюзий эту совсем еще девочку.

— А не расскажете ли, как вы понимаете любовь? — попросил он. — Боюсь, я знаю о ней так же мало, как вы о нравах венского общества.

Ванда решила, что он смеется над ней, Ричард же чувствовал себя так, словно она выбила у него из-под ног точку опоры.

— Я не буду утомлять вас своей болтовней, — проговорила Ванда с достоинством, какого не ожидал обнаружить в ней Ричард. — Я уже говорила, я очень невежественна.

Ричард был обезоружен ее кротостью.

— Простите меня, — пробормотал он. — Я не смеюсь над вами. Просто я тоже весьма невежествен. Мы с вами жили в разных мирах. Возможно, ваши истины — ценнее моих.

Он заметил, как Ванда смягчилась. Но ведь она по-прежнему принимает его за императора, отрешенного от простых человеческих проблем и простых житейских вещей!

— Расскажите мне, о чем вы мечтаете, — попросил он иначе.

— Это сложно выразить словами, — медленно отвечала она, — но я всегда мечтала, что в один прекрасный день полюблю человека, мужчину, который тоже будет любить меня, и тогда я посвящу всю свою жизнь тому, чтобы сделать этого мужчину счастливым. В самом деле, если кто-то искренне любит кого-то, ему не трудно полностью забыть о себе и думать только о том, кого он любит, вы не согласны?

— А вы полагаете, любой человек достоин подобного бескорыстия?

— Человек, которого я люблю, должен быть достоин этого, иначе я его и не полюблю, — ответила Ванда и улыбнулась. Эта улыбка была прекраснее всего, на чем когда-либо останавливался его взгляд. А Ванда, потупив взгляд, вдруг добавила к сказанному: — Однажды мама мне рассказала одну легенду…

— Да? И какую же?

— Про цветок маргаритку. Но в этой легенде — ключ к тому, о чем мы сейчас говорим.

— Не сочтете ли вы меня достойным того, чтобы услышать эту легенду от вас? — Ричард посмотрел на нее исподлобья просящим взглядом.

— Ну… если вам интересно…

— Интересно! Вы даже представить себе не можете, как мне интересно все, что вы говорите.

— Ну слушайте.

И Ванда, сосредоточив взгляд на пламени свечи, заговорила:

— Давно это было, очень-очень давно. Жил в местности Фессалии один царь, звали его Адмет. Хороший был царь, любили его друзья, любили подданные, любили родители и жена. Бог Аполлон тоже любил царя Адмета и осыпал его разными благами, делал ему подарки и всячески его радовал. Но пришло время умереть Адмету — он был смертен, как все люди. Не то что бог Аполлон. Но так назначили мойры, богини судьбы — Адмету пора покидать этот свет. Но очень не захотелось Адмету расставаться с земной жизнью, и просит он Аполлона продлить ему дни. Аполлон решил сделать Адмету и этот подарок: договорился с мойрами, что если кто-нибудь согласится принять за него смерть, то Адмет проживет еще долгие-долгие годы. «Но это легко устроить, — подумал Адмет, — у меня столько друзей, которые так меня любят… Неужели никто не согласится заменить меня на смертном ложе?» Но никто не торопится, не спешит умирать за него… Просит Адмет друзей, просит родственников, просит подданных. Никто из тех, кто клялся отдать за него жизнь, не соглашается. Ибо так устроили боги, что больше друзей и родных человек все же любит себя. Всех попросил Адмет! Только от жены Алкесты скрыл эту историю — не хотел, чтобы она умирала. Но кто-то проговорился. И Алкеста сразу же молча приняла смерть вместо мужа, без лишних клятв и уверений в любви. Очень Адмет горевал о жене. Без нее жизнь не так уже его радовала, вернее, не радовала совсем. И как-то раз к нему случайно зашел Геракл. Услышав, что произошло, он поразился поступку Алкесты и решил попробовать вернуть ее из царства мертвых. И действительно — ему удалось договориться с владыкой подземного мира Аидом. Тот был согласен отпустить Алкесту снова на землю. Но только в виде цветка, маргаритки. «Маргаритка» на древнегреческом означает «жемчужина». Вот такая легенда.

  27