Последние отзывы

  6  

Найдя бутылку женьшеневой воды, каким-то чудом не превратившейся в лед, она сделала глоток. Горло тотчас обожгло болью. Взяв бутылку с собой, Энни вернулась в гостиную.

Мария покинула коттедж еще летом, незадолго до того, как у нее обнаружили рак, и с тех пор не возвращалась сюда, но пыли в комнатах скопилось не много. Должно быть, смотритель все же выполнял часть своих обязанностей. Жаль, что он ограничился лишь малой долей.

Куклы лежали рядком на ярко-розовом викторианском диване. Куклы да видавшая виды машина – вот и все, что у нее осталось.

«Не совсем», – напомнила Милашка.

Верно. Оставался еще неподъемный долг, висевший над Энни. Долг, скопившийся за последние полгода жизни Марии, когда дочь старалась исполнять малейшую прихоть матери.

«И добиться наконец от мамочки одобрения», – съязвил Лео.

Энни принялась освобождать своих актеров от пластиковых чехлов. Пять внушительных фигур в два с половиной фута длиной с вращающимися глазами, подвижными ртами и съемными ногами. Подняв Питера, она скользнула рукой к нему под рубашку.

«Как ты прекрасна, моя дорогая Милашка, – заговорил он чарующим густым басом. – Женщина моих грез».

«А ты лучший из мужчин, – мечтательно вздохнула Милашка. – Сильный и бесстрашный».

«Исключительно в воображении Энни, – возразила Плутовка с необычной для нее враждебностью. – Без нее ты такой же никчемный, как и остальные ее бывшие дружки».

«Этих дружков было всего двое, – урезонила подругу Милашка. – Не вымещай на Питере свою неприязнь к мужчинам. Уверена, это вышло случайно, но так ведут себя только задиры, а ты ведь знаешь, как мы обходимся с забияками».

В представлениях Энни куклы всегда спорили друг с дружкой, а в нескольких сюжетах центральным персонажем выступал задира. Усадив Питера на диван, она отодвинула Лео подальше, в самый угол.

«Ты по-прежнему меня боишься», – злорадно прошипел он.

Иногда Энни казалось, что куклы живут собственной жизнью. Кто знает, какие мысли бродят у них в головах?

Зябко кутаясь в алую накидку, она побрела к эркеру. Буря утихла, в небе тусклым фонарем светила ущербная луна. Энни окинула взглядом унылый зимний пейзаж: черные, будто нарисованные тушью силуэты елей, белые пятна заснеженных болот. Потом она подняла глаза.

Вдалеке темной грозной громадой высился Харп-Хаус. Стоя на самой вершине голого утеса, он будто парил в воздухе. В блеклом свете месяца проступали остроконечные крыши и мрачная башня, где горел желтоватый огонек – единственное освещенное окно на погруженном в тень фасаде. Эта картина напомнила Энни обложку старого готического романа в дешевом бумажном переплете. Они и сейчас изредка попадаются в букинистических магазинах. Энни мгновенно представила босую героиню, в одном лишь прозрачном пеньюаре выбегающую из дома, битком набитого привидениями. Зловещая башня светится в ночи у нее за спиной, нагоняя ужас. Конечно, теперь подобные книги кажутся наивными в сравнении с современными, насыщенными эротикой историями о вампирах, вервольфах и оборотнях, но Энни они всегда нравились. Эти романы питали ее фантазии, помогали грезить наяву.

Над зубчатыми стенами Харп-Хауса неслись грозовые облака. Они мчались по ночному небу так же стремительно, как всадник на вороном коне, промелькнувший перед Энни на занесенной снегом дороге в мутной пелене метели. Кожа ее покрылась мурашками, но вовсе не от холода – разыгралось воображение. Отвернувшись от окна, Энни взглянула на Лео.

Глаза с тяжелыми веками… На тонких губах презрительная усмешка… Законченный злодей. Энни избежала бы многих разочарований, если б не ее буйная фантазия. Она окружала романтическим ореолом угрюмых, погруженных в себя мужчин, в которых влюблялась, воображая их героями, вместо того чтобы увидеть тех двоих в истинном свете и понять, что один из них мошенник, а другой самовлюбленный нарцисс. Что же до Лео, с ним все было иначе. Энни сама создала его из ткани и ниток. Она вертела им как хотела.

«Это тебе только кажется», – прошептал он.

Поежившись, Энни вернулась в спальню. Но даже скользнув под груду одеял, она не могла отделаться от мрачного видения дома на скале.

«Прошлой ночью мне снилось, что я вернулась в Мэндерли…»^[1]

Проснувшись утром, Энни не почувствовала голода, однако заставила себя проглотить горсточку затхлых овсяных хлопьев. В комнатах стоял ледяной холод, день выдался хмурый, и Энни хотелось лишь одного – забраться обратно в постель. Но жить в доме без отопления и воды ей вовсе не улыбалось, и чем больше она думала о пропавшем смотрителе, тем сильнее злилась. Отыскав единственный сохранившийся у нее телефонный номер, принадлежавший местному муниципалитету, а также почте и библиотеке, Энни попыталась дозвониться, но безуспешно. Телефон, хотя и не успел разрядиться, не принимал сигнал. Опустившись на обитый бархатом розовый диван, она бессильно уронила голову на руки. Теперь ей ничего не оставалось, как отправиться к Уиллу Шоу самой, а значит, взобраться на утес и войти в Харп-Хаус. А ведь она поклялась, что ноги ее больше не будет в этом проклятом месте.

  6