139 
А некоторые из нас учатся раньше других.
Утром в день суда я тихонько стучу в дверь Эдисона.
— Ты готов? — спрашиваю я и, не услышав ответа, поворачиваю ручку и вхожу.
Эдисон лежит под одеялом, прикрыв лицо рукой.
— Эдисон, — говорю я громче, — вставай! Нам нельзя опаздывать.
Он не спит. Я могу определить это по глубине его дыхания.
— Я не пойду, — бормочет он.
Кеннеди попросила, чтобы Эдисон пропустил занятия и присутствовал в суде. Я не стала ей говорить, что в последнее время школа перестала быть для него в числе приоритетов, о чем свидетельствует количество моих вызовов из-за его прогулов. Я умоляла, я доказывала, но заставить его выслушать меня было практически невозможно. Мой маленький ученый, мой серьезный, милый мальчик превратился в бунтаря: сидит в своей комнате и слушает музыку, которая гремит так, что стены трясутся, или переписывается с новыми друзьями, а когда поздно вечером возвращается домой, от него пахнет крепким спиртным и травкой. Я боролась, я плакала, и теперь даже не знаю, что мне еще сделать. Поезд нашей жизни неуклонно летит под откос, и это лишь один из вагонов, сходящий с рельсов.
— Мы говорили об этом, — говорю я ему.
— Нет, мы не говорили, — косится он на меня. — Это ты говорила мне.
— Кеннеди говорит, что, когда присяжные видят мать, им труднее представить себе ее убийцей. Она говорит, что твое присутствие даже важнее, чем улики.
— Кеннеди говорит то, Кеннеди говорит се… Можно подумать, она Иисус Христос!
— Да, она Иисус Христос, — прерываю его я. — По крайней мере сейчас. Все мои молитвы идут к ней, потому что она — единственное, что стоит между мною и тюрьмой, Эдисон, поэтому я прошу… нет, умоляю тебя сделать для меня хотя бы это.
— У меня дела.
Я вскидываю брови:
— Какие? Прогуливать школу?
Эдисон отворачивается от меня:
— Может, просто оставишь меня в покое?
— Потерпи, — бросаю я, — может, через неделю твое желание сбудется.
У правды есть зубы. Я зажимаю рукой рот, как будто слова можно вернуть. Эдисон мигает, борясь со слезами.
— Я не это имел в виду, — мямлит он.
— Я знаю.
— Я не хочу идти в суд, потому что не могу слушать, что они будут о тебе говорить, — признается он.
Я прикладываю ладони к его щекам.
— Эдисон, ты меня знаешь. Они — нет. Что бы ты ни услышал в зале суда, какую бы ложь они тебе ни говорили, помни: все, что я когда-либо делала, я делала ради тебя. — Я провожу большим пальцем по влажному следу от слезинки на его лице. — Тебя ждет большое будущее. Люди будут знать твое имя.
Я слышу голос мамы, которая говорила мне то же самое. «Будь осторожна в своих желаниях», — думаю я. После сегодняшнего дня люди будут знать мое имя. Но не по той причине, на которую она надеялась.
— Важно, что будет с тобой, — говорю я Эдисону. — Неважно, что будет со мной.
Он сжимает мое запястье:
— Для меня важно.
«О, вот он — мой мальчик! — думаю я, глядя в глаза Эдисону. — Тот, которого я знаю. На которого возлагаю надежды».
— Похоже, — говорю я шутливо, — мне нужен кавалер, чтобы отправиться на собственный суд.
Эдисон отпускает мое запястье и подставляет руку, согнутую в локте. Выглядит это старомодно и галантно, хотя он все еще в пижаме, а у меня на голове платок, хотя идем мы вовсе не на бал, скорее — на поругание.
— Буду безмерно рад сопроводить вас, — говорит он.
Вчера вечером у меня дома неожиданно появилась Кеннеди. С ней были муж и дочь. Она примчалась ко мне из какого-то городка в двух часах езды отсюда, и ее прямо распирало от желания поделиться новостью: в скрининге новорожденного Дэвиса Бауэра был обнаружен MCADD.
Я смотрела на результаты, которые Кеннеди мне показала, те самые, которые она до этого показывала врачу, другу ее мужа.
— Но это… это…
— Удача, — закончила она. — Для вас, во всяком случае. Я не знаю, случайно ли эти результаты пропали из дела или кто-то изъял их, чтобы это не помешало выставить вас виноватой. Сейчас намного важнее то, что теперь у нас на руках ценная информация, и с ее помощью мы будем добиваться оправдательного приговора.
MCADD — намного более опасное состояние, чем открытый артериальный проток первой степени, болезнь сердца, от которой планировала отталкиваться Кеннеди. Теперь не будет ложью говорить, что у ребенка Бауэров было опасное для жизни заболевание.
139 
