«Позволять» – вот мое царское дело

Хотя я не из тех, кто подолгу размышляет о том, что его ждет, но на этот раз я необыкновенно долго, а именно всю дорогу в Пенцинг, раздумывал о том, что мне предстоит сегодня вечером, вернее, к чему я сам и шел своими ногами. Я шел к Ребекке, это ясно. Но к какой Ребекке? Вернее было бы спросить: на что настроенной Ребекке? Почему она пригласила меня к себе домой? Чего она хотела бы от меня? А еще интереснее: чего она не хотела бы от меня? И самое интересное: что останется, если то, чего она от меня не хотела, отнять от того, чего она от меня хотела? Это ведь и был ключевой вопрос, и он проходил через все отношения, которые имели что-то общее с любовью, вернее, хотели иметь.

Первым делом я узнал, что она не из тех женщин, что принимают гостя в теплых шлепанцах, в коричневых леггинсах и в водолазке размера XXL. Мы бегло чмокнули друг друга в правую щеку – к сожалению, одновременно, так что из этого мало что вышло. Я протянул ей бутылку чилийского красного вина и какое-то зеленое растение, цветущее белым цветом.

– Красиво тут у тебя, – сказал я.

– Ах, Герольд, это же только прихожая, – скромно ответила она и улыбнулась.

– Да, но ты еще не видела мою прихожую, – ответил я.

Она довольно скоро и без моей просьбы сунула мне в руки пиво, и мы проделали небольшой обход ее квартиры в старинном доме, чрезвычайно приятной в том, что касалось цветовой гаммы и температурного режима. Квартиру наперегонки согревали старомодная бело-желтая изразцовая печь и светлый паркетный пол, что по зимнему времени в принципе было уже половиной квартплаты.

Когда мы остановились у входа в спальню с очень широкой кроватью, где могли бы разместиться тридцать Ребекк в ряд, если их плотно уложить, мне в голову пришла абсурдная мысль. Я спросил себя, есть ли мужчины, которые в моей ситуации напрямик двинулись бы к кровати и проделали рукой небольшой тест на жесткость матраца, чтобы затем фривольно и удовлетворенно кивнуть Ребекке или подмигнуть ей двусмысленно или недвусмысленно-призывно. И как бы она на это отреагировала? Этого мне так никогда и не узнать, поскольку я водрузил себе на лицо более или менее непроницаемую мину и сказал:

– А здесь, значит, ты спишь.

После этого кивать пришлось уже ей, хотя и не обязательно фривольно.

* * *

На ужин было несколько и впрямь чудесно приготовленных миниатюрных блюд, они следовали одно за другим, поставляя все новый материал для разговоров, выдержанных в интимно-тихом тоне – о рецептах, биологическом выращивании и здоровом питании, которое не обязательно должно быть при этом невкусным. Фоновая музыка тоже создавала атмосферу, наверное, то был Бах. Поскольку я уже по опыту знал, что сонаты для фортепиано и/или скрипки в такой ситуации почти всегда оказывались Бахом, но избави бог при этом ляпнуть: «Ах, как красиво, Бах». Незамедлительно последует: «Нет, это Вивальди». А если сказать наоборот, опасность будет так же велика, и я предпочел промолчать. Классическая музыка была не совсем по моей части.

После главного блюда возникла пауза для передышки, которую Ребекка использовала, чтобы зажечь несколько свечей и приглушить свет. Если бы это сделал я, случай был бы ясным, но у женщин ведь никогда не знаешь наверняка, что на самом деле означают жесты, сами по себе однозначные. Поэтому я предпочитал ждать какого-то подходящего ключевого слова, при этом обнаружив, что переношу красное вино лучше, чем оно мне нравится на вкус, и что мое желание быть к Ребекке ближе, то есть еще ближе, от глотка к глотку нарастает. Пиво и шнапс, кстати, такого эффекта могли достичь не всегда, ну да ладно.

– Мне с тобой просто приятно и всегда очень интересно, – сказала Ребекка чуть позже.

По телефону это было бы уже хорошим комплиментом, но сейчас мы сидели на диване у камина достаточно близко друг к другу, лицом к лицу, и свобода действий устремлялась вверх разве что вербально, так я думал.

Моя рука было собралась лечь ей на плечи, но она спросила:

– Знаешь, что в тебе совершенно особенное, Герольд?

Нет, но, честно признаться, хотел бы узнать, подумал я.

– Ты обладаешь бесконечным спокойствием и терпением. Ты все принимаешь и всему позволяешь быть таким, как оно есть. И вещам, и людям. В том числе и мне.

Это у нас уже было в предыдущий раз, видимо, «позволять» действительно было моим царским делом.

  97