Последние отзывы

  134  

— Ну, для этого он слишком мало меня знает! — несколько нервно рассмеялась Бриджит, впервые произнося вслух слова, которые твердила про себя большую часть пути от Парижа до Нью-Йорка. — Скорее, я ему просто нравлюсь. Может быть, даже очень нравлюсь, но не более того…

Маргерит покачала головой. Она чувствовала, что это самое «более того» имеет место, причем с обеих сторон, но давить на дочь и допытываться о чем-то, чего, быть может, Бриджит и сама пока не сознает, не стала. Она заговорила о Вачиви, ибо эта тема совершенно неожиданно оказалась поистине неисчерпаемой. И чем больше она узнавала о жизни своей далекой родственницы, тем сильнее склонялась к мысли, что неведомый ей Марк был прав, когда утверждал, что такая история непременно должна обрести свое воплощение в книге, в романе. Больше того, Маргерит была уверена, что Бриджит сумеет написать такую книгу — сумеет хотя бы потому, что успела так глубоко изучить жизнь своей прапрапрабабки. Наконец, было совершенно очевидно, что эта тема Бриджит гораздо ближе, чем женская эмансипация, исследованию которой она посвятила доброе десятилетие своей жизни. Похоже было, что лоза теперь засохла и вряд ли принесет плоды. Маргерит считала, что Бриджит в любом случае следовало временно отложить свой капитальный труд и заняться чем-то более увлекательным и интересным. Так она и сказала дочери, когда они возвращались из ресторана домой, но убедить ее Маргерит не удалось. Бриджит продолжала сомневаться, причем сейчас даже больше, чем когда обсуждала будущую книгу с Марком. Сейчас она просто боялась браться за подобную, не известную ей работу.

В этот день мать и дочь отправились спать сравнительно рано — около десяти. Лежа в постели, Маргерит долго думала о таинственном французе, которого встретила ее дочь и о котором ей хотелось бы узнать побольше. Бриджит тоже никак не могла заснуть, хотя по европейскому времени, к которому она успела привыкнуть, была уже глубокая ночь. Она размышляла о книге, которую и Марк, и мать советовали ей написать и за которую она даже боялась приниматься: слишком уж сложной, а главное — ответственной представлялась ей эта работа. Вдруг у нее не получится? Бриджит очень не хотелось написать плохую книгу о такой удивительной женщине, как Вачиви, — это казалось ей почти святотатством. Уж лучше она и дальше будет мучиться со своим фундаментальным исследованием, это, конечно, не так интересно, зато безопасно. А книгу о Вачиви пусть пишет кто-нибудь другой. Ей это просто не под силу, что бы там ни утверждали Марк и Маргерит. Излагать факты, связывать их и делать выводы Бриджит умела; для работы над книгой о женской эмансипации большего и не требовалось, но роман о Вачиви, пусть даже он будет в значительной степени документальным, — совсем другое дело. Сама его героиня была фигурой слишком необычной и яркой, чтобы ее можно было уложить в прокрустово ложе строгого изложения фактов и формального сюжета, да и где взять слова, которые бы верно отразили все грани ее личности, ее щедрой и мужественной души?

Нет, она не справится! Страшно даже браться за такое!

* * *

Бриджит пробыла в Нью-Йорке два дня, и они с Маргерит прекрасно провели время. Они сходили в кино, обедали и ужинали в ресторанах, но главное — они много разговаривали. Маргерит даже рискнула спросить, не получала ли Бриджит каких-либо известий от Теда, но та ответила, что не получала. Обеим было странно, что шестилетняя связь прекратилась так внезапно и так резко, фактически в один день. Похоже, что в тот день, когда Тед получил предложение возглавить раскопки в Египте, Бриджит перестала для него существовать, но обиды у Бриджит не было, она чувствовала лишь разочарование и досаду. Она истратила на Теда шесть лет своей жизни, а в результате осталась ни с чем.

В субботу вечером Бриджит вылетела в Бостон. С тех пор как она вернулась в Штаты, Марк ни разу ей не позвонил, но она на это и не рассчитывала. В конце концов, думала Бриджит, он ничего ей не должен. Сама она ему тоже не звонила, да и не собиралась. Подобный звонок, считала Бриджит, мог только все осложнить, внушить необоснованные надежды и иллюзии. Сладостный поцелуй под ночным парижским небом, который она до сих пор вспоминала, был лишь милым эпизодом, ничего не значащим и случайным. Ни для нее, ни для Марка он не имел никакого значения, разве что немного грел самолюбие Бриджит, которой было приятно сознавать, что даже в этом возрасте она все еще способна на подобную романтическую глупость.

  134