Глава 1

— Нет, нет, Алекс… Нет!

Протест вовсе не казался яростным, поэтому, прежде чем ответить, красавец мужчина самодовольно ухмыльнулся:

— К чему бессмысленное сопротивление, Ромина? Ты любишь меня… любишь, я вижу. Так зачем с этим бороться? Зачем лишать себя счастья любить и быть любимой? Я покажу тебе, что такое настоящая любовь… великолепная, полная всепоглощающей страсти и неземного блаженства!

Его низкий глубокий голос с едва уловимым иностранным акцентом завораживал, нежное прикосновение его рук лишало сил. И уже не хотелось бежать… Ромина ощутила, как мощное, до сих пор неведомое чувство будто втаскивает ее в новый, неизведанный мир вожделения…

Она слишком устала, чтобы продолжать сопротивляться. В общем-то Алекс прав — зачем? Пусть все идет своим чередом. И пусть его магнетический голос, его нежные руки и такие желанные губы высушат ее слезы, заглушат малейшие угрызения совести… если они, чего доброго, вдруг появятся.

Мягкий, но неумолимый поток медленно втягивал ее куда-то далеко, в таинственное неизведанное. Ромине казалось, что и ее руки вдруг стали влагой — водой, струящейся по его бархатистой коже…

Губы Алекса больше не обжигали ее рот. Теперь они просто властно захватили ее в плен, постепенно лишая сил сопротивляться, словно высасывая из нее остаток воли.

Вдруг донеслись звуки чьих-то торопливых шагов — шагов негромких, но резких, решительных! Что это?

Алекс вдруг выпрямился, как будто это сделал не он сам, а его хорошо тренированное тело, моментально отреагировавшее на сигнал о внезапной опасности.

Ромина тоже настороженно подняла голову — она удобно лежала на широкой низенькой тахте у самого камина и, вслед за Алексом бросив взгляд в сторону двери, выходящей в небольшую прихожую, увидела, что та почему-то приоткрыта.

— Наверное, принесли почту, — неуверенно произнесла она.

— Почту? — напряженно переспросил Алекс.

— Давай я схожу посмотрю, что там.

Автоматически отметив, что потрясающе красивое, прозрачное неглиже, в котором девушка выглядела словно лесная нимфа, сильно измято, Ромина схватила лежащее на стуле покрывало и закуталась в него, невольно чувствуя, как в ней растет необъяснимое раздражение против себя за то, что так легко позволила Алексу вольности!

Голова была необычно тяжелой и даже слегка кружилась. Скорее всего, от шампанского, выпитого на балу. Вообще-то обычно она соблюдала меру, но в этот раз… Он все подливал и подливал… Она оглянулась.

Алекс стоял у весело потрескивающего камина, приводя в порядок свой роскошный бархатный мундир, в котором был на костюмированном балу. «Русский дворянин семнадцатого века» — так он себя представил. И отрицать, что в мундире, отороченном мехом плаще и ярко-красных сафьяновых сапожках он был воистину великолепен, было просто нелепо!

— Я была права! — крикнула ему из прихожей Ромина. — Принесли письмо.

— Письмо? В такое время? — удивленно спросил Алекс.

Ромина невольно бросила взгляд на часы, висящие на стене, — половина третьего ночи.

— Боже мой, действительно, это необычно!

Она открыла почтовый ящик и вынула оттуда конверт, на котором крупными буквами и хорошо известным ей почерком было написано ее имя. Ни адреса, ни почтовой марки на письме не было.

— А-а-а, это от… — начала было Ромина, но остановилась, нащупав под тонкой бумагой конверта что-то более плотное… бланк телеграммы.

Телеграмма, очевидно, уже была там, когда они вошли в квартиру, подумала Ромина. Просто она ее тогда не заметила — была слишком занята Алексом, нежными словами, которые он шептал ей на ухо, твердой рукой направляя прямо к широкой тахте в глубине гостиной у камина…

Страстность его глубокого низкого голоса и нескрываемое желание в его темных жгучих глазах тогда ее не только приятно удивили, но и по-своему даже заинтриговали. Но потом будто что-то кольнуло внутри. Как она могла легкомысленно проигнорировать телеграмму? Это ведь не письмо! Если телеграмму посылают, значит, что-то случилось!

Нахмурившись, Ромина медленно вскрыла конверт.

— Что там, Ромина? От кого письмо? — послышался голос Алекса из гостиной.

Девушка молчала. Просто смотрела на текст телеграммы, чувствуя, как все лицо покрывается мертвенной бледностью, а руки начинают дрожать.

  1