очень нудно 
61 
Представьте, что ваше тело ощущает множество прикосновений. Его щекочет крылом ночная бабочка и тёплый ветер, холодит роса, согревает шерстяное одеяло.
Представьте, что вы ничего не видите — ни баннеров, ни голограмм, ни мелькающих букв и цифр.
Представьте, что сквозь сумерки вы начинаете различать мир. Восходит луна, появляются серебристые дорожки, вытягиваются длинные тени. Кто-то тёмный высоко скачет или низко летит, покачивая травы. Призраки туч несутся по небу, задевая луну.
Представьте, что вы не знаете, сколько времени. Циферблат, который обычно загорается в поле зрения, стоит о нём подумать, не появляется. Вы понятия не имеете, прошла минута или час.
Представьте, что у вас есть только луна, неуклонно ползущая вверх. На востоке однажды должно появиться солнце. Его нельзя поторопить, уговорить или заставить. Невозможно даже выйти ему навстречу. Остаётся только ждать, потому что от вашего страстного желания ничего не зависит. И ожидание не помогает, солнца нет. Его нет очень долго, и время можно исчислять только вдохами и выдохами, но это бесполезно.
И лишь когда вы окончательно отказываетесь от надежды, оно появляется.
Теперь возвращайтесь домой.
До сих пор думаю, что катарсис, пережитый в ту ночь, когда я полностью принял своё великое одиночество и беспомощность, позволил мне найти её. Все знают, что возвращение в Сеть в первые секунды наделяет мозг гиперчувствительностью. Казалось, я могу принять информацию каждой клеткой тела, и это неизмеримо больше, чем терабайты встроенной памяти. И я не просто принимал, но и мог отчасти осознать массив данных, который в меня вливался. В голове взвивался вихрь образов, картинок, новостей, впечатлений, иногда на самом краю инфосмерча вспыхивали отдельные слова и, кажется, именно так я увидел буквы ГАА.
Генно-адаптированный андроид изначально делается под определённого хозяина. Его не только можно, как обычную модель, запрограммировать под свои потребности, но сам процесс создания происходит с учётом генетической карты заказчика. Можно сделать себе родственника, лучшего друга, идеального любовника, двойника. Вы догадываетесь, что я выбрал.
Когда мне представили смету, я понял, что потеряю треть своего состояния. Но я бы отдал и половину, дело того стоило. Сначала мы поработали над максимальной совместимостью и дополняемостью, потом учли все мои эстетические и физиологические запросы. Я отрегулировал её интеллект, эмоции и температуру тела до сотых долей градуса. У меня не было проблем с выбором, я точно знал, чего хочу.
И запах, да. Я понял, что лисёнок должен быть белым.
И вот она спит на моей подушке. Я счастлив.
Она проснулась. Единственное, чему я разрешил случиться помимо моей воли, было имя. Я велел, чтобы разработчики назвали её сами. Существовал огромный риск, что ей дадут неправильное, уродующее имя. Но той ночью за периметром во мне родился отчаянный фаталист. Я решил, что могу это позволить.
И судьба пощадила меня. Она оказалась не Агнешкой, не Стеллой, Мицуко или Верой. Её звали Жюльетт.
Моя Жюльетт проснулась.
Она откинула одеяло, и в сумерках засветилась атласная кожа, которую я выбирал не по каталогу, а по зуду в кончиках пальцев. Соски сразу обозначились, я знал, что они должны твердеть очень быстро, всякий раз, когда я только протягиваю руку. А я действительно протянул руку и положил ей на живот. Линия та…
Я с точностью до минуты могу сказать, сколько длилось моё счастье и когда оно стало неотвратимо рассыпаться. Началось оно с момента, как Жюльетт принесли, я открыл кодовый замок, отогнул шёлковую бумагу и поцеловал её — фирма предпочитала старомодный способ активации, хотя можно было обойтись набором команд. А катастрофу я почувствовал на следующее утро, положив руку ей на живот.
Тогда я увидел, как некрасива на самом деле моя кисть.
Отмахнувшись от нелепой мысли, подмял Жюльетт под себя и забросил её ногу на своё бедро. Мой живот расплющился на её безупречном теле — я слышу, как это коряво и нелепо звучит, но именно так коряво и нелепо это выглядело.
Поймите меня правильно, я не был брюхатым. Но рядом с её совершенством, рядом с её сиянием вдруг ощутил собственное внезапное уродство.
Мои движения были дёргаными, а она перетекала, как музыка. Я краснел пятнами, а она озарялась. Я потел, а она источала мёд. Она превратилась в свет, а я стал тьмой, полной тоски.
Мой член увядал некрасиво.
Я встал и ушёл в кабинет, где хранил антикварную коллекцию, нашёл большой старинный молоток, обозначенный в описании как «кувалда», вернулся в спальню и с пяти ударов уничтожил лицо Жюльетт. Хватило бы и двух, но я не мог остановиться.
Потом взял тело, завернул в шёлковую бумагу, положил в коробку и сел за стол. Вызвал уборщика и, пока он жужжал, прибирая, составил короткую записку:
«Господа, с сожалением возвращаю Жюльетт. Она не подошла. Финансовых претензий не имею. Напоминаю, что по условиям договора биоматериал и все данные должны быть уничтожены. До свидания. Будьте вы прокляты».
Запечатал, положил ей на живот и закрыл крышку. Потом вызвал курьера.
Свет моей жизни погас, но чернильная тьма никуда не делась, она теперь здесь навсегда.
* * *
В офисе «ГАА» старший партнёр фирмы Джош Степанов утешал плачущего технолога Софию Клеменс.
— Дьявол, девятнадцатый случай за полгода! Две трети возвратов, и я чую, это не конец!
— Клеменс, не реви, деньги на счетах, никто не потребует их обратно, да и не получит, у нас железный договор. — Степанов грубовато ронял слова, но при этом ласково поглаживал женщину по спине.
— Джош, я знаю, но репутация, сплетни… Пойдут слухи.
— Да брось, никто из них и слова не скажет.
— Уверен? Чёртовы садисты. — Она вытерла покрасневшие глаза.
— Ты вроде взрослая тётка, должна бы знать. Ни один мужик не признается, что облажался со своей самой лучшей девчонкой. Ни один.
61 
