38 
Удивительно то, что, когда она наконец чувствовала, что все, что она хотела, она имеет и можно быть спокойной и уверенной за свой гардероб, ей достаточно было просмотреть журналы мод — и тут же у нее появлялся новый взгляд на вещи. Иногда она просто выбрасывала соблазнившие ее журналы, но образы понравившихся моделей преследовали ее повсюду. В конце концов она ловила себя на том, что нервно перебирает свою одежду: шелковые блузы соскальзывали с вешалок, за ними следовали брюки с отворотами, замшевые куртки, твидовые курточки, прямые юбки и все вязаные вещи — разгул цвета, фактуры и стилей. Но все это казалось ей устаревшим, поношенным и скучным: вещи просто вышли из моды, выдохлись, как выдыхается за ночь неприкрытый флакон дорогих духов. Весь этот прекрасный шелк, шерсть и лен казались ей потрепанными: цвет — слишком резким, рисунок ткани — вылинявшим, силуэт — либо слишком широким, либо, наоборот, чересчур обуженным.
Что тут обсуждать — некоторые вещи просто вышли из моды, другие выглядели ужасно или скучно — надеть было нечего. Лиза боролась с этим наваждением неделями, а иногда и дольше. Но каждый раз, когда она одевалась, это была пытка. Она чувствовала себя старомодной, как те морщинистые старухи, которых она иногда встречала, чья одежда и прическа принадлежали далекой эре — тому времени, когда они были молоды и в них влюблялись молодые люди. О Боже, как она ненавидела их старомодную патетику! В конце концов Лиза оказывалась в магазине одежды и выбирала парочку костюмов нового стиля, клянясь себе, что это будет ее последней покупкой.
Но, вернувшись домой и развешивая свои приобретения среди прочей одежды в переполненном чулане, она вдруг осознавала, как безнадежно устарел ее гардероб. Порой она думала, уж не страдает ли она расщеплением личности — откуда все это барахло? Нет, она не могла жить с этим старьем. Это ужасно! И Лиза начинала покупать все заново, полностью меняя гардероб. Процесс, кажется, не имел окончания.
Леонард потерял терпение много лет назад. Он часто повторял: «Мода — это бабский рэкет». Просто, как и все мужики, он ничего не смыслит в моде. По правде говоря, он и зарабатывал теперь поменьше. Ну а кто мог похвастать, что сумел увеличить свою зарплату в девяностых годах? И все равно снижение его доходного счета от пациентов и задержки с выплатами за лечение не оправдывали того, что в глубине души он был дешевкой и жадиной, и к тому же завистлив. После свадьбы он почти полностью облысел и нагулял живот. А вот она ни разу не отклонилась от своего шестого размера. Впрочем, у нее не было никакой уверенности в том, что Леонард хотел бы видеть ее слишком привлекательной. «Нет, не думаю, он не потратит и доллара на улучшение внешности своей жены».
Если бы она только знала об этом раньше, то никогда не вышла бы за него замуж. Но как ей достать денег? Если Карен умела делать их, то Лиза умела только их тратить. Конечно, у нее была своя доля акций в компании Карен. Но Леонард много раз объяснял ей, что они не продаются, потому что это — личные акции. Лиза не понимала различия в типах акций, но, по-видимому, так и было. Поэтому она считала свои акции за макулатуру и в моменты отчаянного безденежья разоряла свой чулан и тащила груды барахла в ближайший комиссионный магазин. Однажды она даже получила чек на семьсот пятьдесят девять долларов за него. Конечно, при покупке оно стоило ей раз в десять дороже, но ведь она не собиралась это носить. На вырученные деньги она купила громадную сумку из крокодиловой кожи. Не то чтобы Лиза нуждалась в ней — это была маленькая компенсация за ее мучения, пусть и за семь сотен долларов.
После свадьбы вся ее жизнь стала сплошным компромиссом. А ведь Лиза была одной из самых очаровательных девочек в высшей школе и, как и все, мечтала вырваться из Рокуил Центра — их ничем не примечательного пригорода — и перебраться в один из Пяти Городов. По настоянию Лизы, они с Леонардом сняли квартиру в одном из них — в садовом районе Инвуда, а когда подошло время обновить дом, Леонард настоял на том, чтобы оставаться в нем и дальше, потому что здесь сложилась его врачебная практика. Инвуд был наименее престижным и значит — самым непривлекательным из Пяти Городов. С таким же успехом она могла жить где-нибудь в Сибири. Разговаривая с другими женщинами или покупая что-нибудь у Саксов, она всегда с неприятным чувством ждала, когда наступит тот ненавистный момент, когда надо сказать свой адрес. Возникала недолгая пауза. После чего ей говорили: «О, Инвуд!»
38 
