– Что это вы читали, Дарья?
Даша восторженно закатила глаза.
– Кириллу очень нравится Шекспир в подлиннике! У него такая тонкая поэтическая натура! Я так рада, что нашла единомышленника! Я постараюсь сочинить стихи в честь нашей любви! Конечно, я не Шекспир…
Генеральный прервал ее монолог коварным вопросом:
– Так вас можно поздравить?
– С чем? – Рокшевский выглядел явно испуганным.
– Вы же решились пожениться?
Оба в один голос воскликнули:
– Нет!
Даша с ужасом уточнила:
– Что вы! Брак убивает истинную любовь! Это же неволя! Потеря свободы и вдохновения! – И уже прозаично добавила: – Нет, у нас свободные отношения.
Генеральный чуть прищурил глаза и изучающе посмотрел на бледного Рокшевского. Было не похоже, что эти самые свободные отношения приносят ему какую-то радость. Скорее наоборот.
– Что ж, не буду вам мешать. Продолжайте наслаждаться Шексиром.
Даша прижалась к Кириллу поплотнее и спросила:
– А кто из поэтов тебе еще нравится?
Рокшевский сердито рявкнул:
– Никто! Терпеть не могу поэзию!
Даша назидательно возразила:
– Ерунда! Ты ее просто плохо знаешь. Но мы с тобой это упущение ликвидируем. Кого ты предпочитаешь, Ростана или Франсуа Вийона? – и принялась декламировать Вийона на старофранцузском языке.
– Замолчи! Ты меня достала уже со своими поэтами!
Этого она и добивалась. Но, будто не слыша его панического требования, продолжила с неуместными трагическими подвываниями декламировать беззаботные стихи повесы-француза.
Константин Петрович, стоявший в очереди неподалеку, догнал их, когда они уже подходили к лаборатории.
– Я и не подозревал, что ты что-то понимаешь в поэзии, Кирилл! У тебя вид такой… – он помолчал, подбирая нужное слово, – ошеломленный! Ага! Ошеломленный!
– Просто Кирилл очень любит поэзию. Вот сейчас мы с ним вспоминали поэзию Франсуа Гийона. Поэзию французского простонародья, но очень привлекательную. Вы тоже можете послушать, если хотите.
Константин Петрович тоже стал выглядеть ошеломленным.
– Нет, вы продолжайте, продолжайте, а я пойду, чтоб не мешать. – И он в ускоренном темпе улепетнул по лестнице, прыгая сразу через две ступеньки, что в его возрасте и с его габаритами выглядело пижонством.
Как-то боком ввалившись в кабинет, Рокшевский сразу ринулся к своему столу. Даша двинулась за ним.
– А на каком языке ты предпочитаешь стихи? – нащупав слабое место объекта, Даша решила выжать из ситуации все, что можно. – Может, мне для тебя стихи на французском сочинить? Мне кажется, французский очень красивый язык. Итальянский тоже ничего, но его я знаю хуже.
Поскольку голос она не понижала, то слышавшие это женщины немедля встряли в разговор.
– Ты что, для Кирилла стихи сочинять вздумала? – Лариса смеялась не таясь. – Да еще на французском?
Даша удивилась.
– Ну да. А что тут такого? Ведь пишут же мужчины стихи о своих возлюбленных. А я чем хуже?
– Ты-то покруче любого влюбленного мужика. А вот как это перенесет Рокшевский?
Даша обратила томный взор на соблазняемого типа.
– Думаю, он будет в восторге. На поэму меня, конечно, не хватит, но вот оду я вполне осилю.
Появившийся в дверях своего кабинета Артем молча наблюдал за очередным комическим шоу.
Не видевшая его Даша с воодушевлением продолжала:
– А сонет запросто. О любви, великой и чистой.
У Рокшевского лицо перекосилось так, что казалось, еще немного, и его хватит удар. Сжалившийся над ним Давид спросил у Дарьи:
– Слушай, чего ты к мужику привязалась, а? Ну, пусть он тебе нравится, но это же не значит, что ты можешь силой принудить его к близким отношениям.
Возмущенная Даша вульгарно подбоченилась, уперев руки в бока и став похожей на базарную торговку.
– Я и не собираюсь его ни к чему принуждать! Просто после моих ухаживаний он на все согласится добровольно!
Лариса, давно уже держащаяся за сердце, выговорила сквозь смех:
– Даша, а ты что, всех мужиков так принуждаешь, то есть ухаживаешь? Неважно, хочет, не хочет, женат, не женат?
Даша чуток призадумалась.
– Ну, если полноценная семья, жена, дети, то я, конечно, не лезу. Это же безнравственно. Если детей нет, то это не семья, а так, одно название. Жена, как известно, не стена. А что касается Кирилла, то он объект, свободный для приватизации. А если он мной недоволен, это исключительно его проблемы. Как там в песне поется? Все равно он будет мой?