Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
52 
«Что бы это значило?» — спрашивала она себя.
Она же не может быть одновременно влюблена и в Майкла, и в Билла? Или она влюблена в саму любовь? Мэри знала только одно: теперь она уже не одинока.
Все это утро мысли Мэри постоянно возвращались к предыдущей ночи. Чем больше она задавала себе вопросов, тем фантастичнее казалось ей все произошедшее с ней. И все равно она была счастлива!
В ее сердце расцвела весна. Когда Мэри уже решила отправиться на ленч, снова зазвонил телефон. Она сразу сняла трубку:
— Алло!
— Мэри!
На другом конце провода звучал голос Билла.
— Я хотел спросить тебя, как ты?
— Откуда ты говоришь?
— Из телефонной будки. Я только что отвез Майкла на банкет и теперь сам собираюсь выпить чаю.
— Билл, позавтракай по-настоящему. Тебе вредно плохо питаться.
— А тебе не все равно, что для меня плохо или хорошо?
— Ты же знаешь, что нет! Я хочу, чтобы тебе было хорошо.
— Мне лучше, чем когда бы то ни было в моей жизни. Мэри, ты сказала мне правду прошлой ночью?
— А что я сказала?
— Ты сказала «может быть». Это самое чудесное слово, которое я слышал в своей жизни.
— Какие вещи ты говоришь. Билл! — Мэри засмеялась.
— Над чем ты смеешься?
— Над нами! Все так чудно.
— Я так тебя люблю. Мэри.
Их прервал голос оператора:
— Ваше время истекло. Еще четыре пенса, пожалуйста.
— Боюсь, что у меня нет монетки, — сказал Билл. — До свидания. Мэри, увидимся вечером.
— До свидания. Билл.
Их разъединили. Мэри долго сидела и смотрела в открытое окно. Ее губы были приоткрыты, глаза сияли.
Глава 14
Майкл смотрел на «Клэверли» со странным чувством. Это был его дом! Здесь он должен был родиться и расти. Он боялся предстоящего разговора и все равно чувствовал приятное возбуждение от возможной опасности.
Как можно медленнее Майкл подъехал к извилистой подъездной дорожке.
Вечерние тени уже ползли от озера. В его середине, на крошечном островке, стоял небольшой каменный домик.
Все было мирным и красивым. Только огромным усилием Майкл заставил себя думать о громадных фабриках, расположенных всего в полумиле отсюда, о людях, едущих домой в переполненных автобусах, о детях, живущих в тесных домишках и играющих на пыльных улицах.
— Я, наверно, становлюсь слишком сентиментальным, — улыбнулся сам себе Майкл.
Дворецкий провел его через холл в комнату, которую он раньше не видел. Это была библиотека. Там стояли большие кожаные кресла, а над камином висели отличные гравюры.
— Я скажу сэру Норману, что вы здесь, сэр, — объявил дворецкий. — Думаю, он в саду.
Майкл оглядел комнату. Он понял, что это личная комната сэра Нормана: на письменном столе лежала огромная стопка документов и писем. Это была настоящая мужская комната, строгая, полностью лишенная изящества и мягкости, которые может придать только женщина.
Впервые Майкл почувствовал жалость к отцу.
Неужели все это время он жил один, даже не знал, что у него есть сын? Могло ли производство, каким бы успешным оно ни было, заменить ему человеческую потребность в любви?
Пока Майкл задавал себе эти вопросы, открылась дверь и вошел сэр Норман.
Майкл пошел ему навстречу. Оба — и гость, и хозяин — были напряжены и почувствовали это, когда обменивались рукопожатиями и бормотали общепринятые приветствия. Сэр Норман открыл большую серебряную сигаретницу и протянул ее Майклу:
— Хочешь закурить?
— Нет, спасибо, не сейчас.
— Сядем?
Мужчины уселись рядом, и тут Майкл увидел, каким уставшим выглядит сэр Норман. У него было бледное, морщинистое лицо. Майкл вспомнил, что его отец немного старше Туги. Он решил взять инициативу на себя.
— Это все, наверное, очень неловко для вас, сэр.
— Да.
Голос сэра Нормана прозвучал глухо. Он искоса взглянул на Майкла:
— Видишь ли… мне трудно извиняться — я никогда не извинялся, — а теперь чувствую, что обязан извиниться перед тобой за те события, которые произошли до твоего рождения. Это была моя вина. Теперь я это понял. Но ни один человек на свете не был так жестоко наказан за свою ошибку, как я.
— Мне очень вас жаль, — сказал Майкл.
— Интересно! — заметил сэр Норман. — Сьюзан, видно, хорошо потрудилась над твоим воспитанием. Она всегда была превосходным человеком. Не будь я тогда таким идиотом, я бы обязательно женился на ней.
52 
